Листая копии гестаповских отчетов об арестах и казнях патриотов, я невольно обратил внимание на необычайно высокий процент «иностранцев». Известно, что в рядах борцов Сопротивления, которое стало наиболее активным в последние годы войны, были представители разных национальностей — военнопленные либо депортированные из оккупированных стран Восточной и Западной Европы. В особую категорию нацисты зачисляли «восточных рабочих». Многие сотни наших соотечественников — военнопленные и угнанные фашистами парни и девушки из русских и украинских сел — вынуждены были работать в лагерях и на фабриках в окрестностях Кёльна, в основном на военных предприятиях «Форд», «Динамит Нобель АГ», «Клекнер-Хумбольдт-Дойц», хотя использование труда военнопленных в военной промышленности противоречило всем нормам международного права.
Оттуда многие из них попадали в гестапо. Гитлеровцы расстреляли и повесили в Кёльне десятки советских людей ни участие в движении Сопротивления и саботаж. Большинство были уничтожено без суда и следствия. Те же, кто по каким-то прими нам формально «проходил» через машину гестаповского учета, разумеется, вносились в списки в качестве «саботажников», «уголовно-асоциальных элементов» и членов «террористических банд».
Изучая архивные документы, переданные мне Александром Гёбом, я обратил внимание на одну деталь. Почти в каждом из гестаповских документов, где говорится о той или иной группе Сопротивления, содержится упоминание об участии в них «восточных рабочих». О совместной борьбе русских, украинцев, поляков, французов, немцев против фашизма мне рассказывали в личных беседах кёльнские друзья. Суровое время стерло многие имена и даты, но в памяти остались образы боевых товарищей.
Хочется рассказать о двух фотографиях. Их подарил мне Александр Гёб. Фотографии этих девушек хранились в семейном альбоме местного активиста ОЛПН Жана Юлиха. Это его боевые соратницы по движению Сопротивления — полька и русская. Одну (вероятно, польку) звали Вандой. Другого имени он не запомнил. А сколько их, погибших и замученных, не оставивших после себя ни фотографии, пи автографа на мрачных страницах каменного дневника — сырых стеках гестаповского подвала на Апельхофплац! Кёльнские антифашисты свято хранят память о них.
Но вернемся к документам, касающимся Эренфельдской группы. Как можно было убедиться, даже с точки зрения гестаповцев, ее действия никак нельзя было квалифицировать как «уголовно-асоциальные». Тем более что Бартель Шинк и его товарищи поддерживали тесные контакты с коммунистами из группы ‘Свободная Германия». Они не только совершали налеты на склады и укрывали политических, но и сами боролись с оружием в руках, распространяли листовки с призывами к свержению нацистского режима, выносили приговоры гестаповским палачам.
Из донесения начальника гестапо регирунгспрезиденту Кёльна 27 октября 1944 года:
«В вечернее время, с 26 сентября по 1 октября 1944 года, в Кёльне бандой террористов выстрелами из пистолета убиты: инспектор полиции, ортсгруппенляйтер СС, шарфюрер СС и руководитель отряда «гитлерюгенд». Выстрелы были произведены из движущейся машины. Эта банда террористов состоит из беглых восточных рабочих и дезертиров, но большей частью из бывших коммунистических функционеров.
…Согласно полученным сведениям КПГ выработала план вооружить восточных рабочих с целью использовать их в качестве зачинщиков беспорядков… По соображениям безопасности я распорядился лично повесить в Кёльне 11 из этих преступников. Пощады не будет и остальным».
И нацисты не знали пощады. Все прожорливее становился молох гестапо. В один из весенних дней 1944 года в его резиденции на Апельхофялац поставлен рекорд — уничтожено без суда и следствия 70 заключенных.
По сведениям гестапо, в то время в Кёльне действовало около 20 групп подпольщиков-антифашистов. Сколько их было в действительности, сказать трудно. Борьба с фашизмом велась не на жизнь, а на смерть и не оставляла времени для ведения документации и составления архивов.
Напомним, что представлял собой Кёльн в конце войны. 70–80 процентов сооружений в городе было разрушено бомбежками. Из 700 тысяч жителей осталось каких-нибудь 150 тысяч. В подвалах и развалинах скрывалось около 5 тысяч дезертиров. Кроме того, здесь находилось от 10 до 12 тысяч депортированных и военнопленных.
Рабочий квартал Эренфельд, где действовали «пираты Эдельвейс», фактически был превращен в центр партизанской войны против гитлеровцев в земле Северный Рейн — Вестфалия. В ней участвовали тысячи людей: молодежь, бежавшие из концлагерей коммунисты и «восточные рабочие». Люди разных национальностей видели шанс в том, чтобы с оружием в руках оказывать сопротивление кровавому режиму, приближая его конец.
Один на тех немногих «пиратов Эдельвейс», кому удалось выйти живым из застенков гестапо, Жан Юлих. Он вспоминает:
«В 1944 году мне было 15 лет, и я носил на куртке значок эдельвейса. Формально эта организация была пережитком скаутства. Поначалу нашей главной задачей было противопоставить себя молодчикам из «гитлерюгенд» по чисто внешним признакам. Нам не нравилась их коричневая униформа, мы старались одеваться в белое и избрали своим символом цветок эдельвейс. Мы собирались на улицах и площадях, пели скаутские песни, что отвечало нашим представлениям о романтике.
Однако по мере того, как нацисты и «гитлерюгенд» развязывали в стране террор и репрессии, «пиратам Эдельвейс» приходилось переоценивать свое отношение к режиму. Постепенно мы становились активными противниками нацизма. Нашим слабым местом была идеологическая беспомощность. Мы понимали это и вскоре убедились в необходимости пойти на союз с коммунистами, молодыми социал-демократами, подпольщиками-антифашистами, которые к тому времени уже имели надежные связи с политическими заключенными в концлагерях и тюрьмах, устраивали побеги для оказавшихся в лагерях смерти русских, поляков, французов, бельгийцев, вовлекали их в движение Сопротивления.
Должен сказать, что в Эренфельде существовали две крупные группы. Одна состояла из «пиратов Эдельвейс», вторую возглавлял Ханс Штайнбрюк по кличке «Ханс-бомба». Ему удалось бежать из лагеря, и он с фальшивыми документами проживал на улице Шенштайнштрассе. Его квартира служила конспиративной явкой, там собирались сопротивленцы, планировались акции против нацистов. На двери была тайная кнопка, о существовании которой знали только члены группы. Здесь готовились планы побегов. В подвале дома оборудовали несколько помещений, в одном из них упражнялись в стрельбе, в других жили члены группы, «восточные рабочие» и другие борцы Сопротивления, находившиеся на нелегальном положении, в том числе коммунисты.
Меня арестовали 8 октября 1944 года. За мной пришли четыре гестаповца во главе с неким Шиффером. Под дулом пистолета меня провели по улицам до самого гестапо и вскоре отправили в Браувайлер. Там поместили в одиночку на 4-м этаже. Справа, этажом выше, сидел Бартель Шипк. Единственной возможностью общения был обмен впечатлениями после допросов. Мы переговаривались по вечерам, стоя у окон своих камер, и хорошо слышали друг друга. На допросах гестаповцы требовали одного: называть имена, явки и способы связи. Чтобы добыть эти сведения, они не брезгали ничем, начиная с побоев. Мы знали, что нами занимается зондеркоманда Браувайлера. В нее входили, помнится, Куттер, Шиффер, Хиршфельд и Хеген.
Накануне казни Бартелю Шинку и 12 другим узникам не выдали полотенец. Мы гадали, что это могло означать, и предположили, что их должны перевести в концлагерь. О казни узнали от вновь прибывшего заключенного, родственника одного из казненных. Позднее нас перевели из Браувайлера в Зигбург, оттуда в Бутцберг, затем в Рокенберг, где нас впоследствии освободили союзники. Из всех арестованных в день освобождения остался в живых всего 21 человек. Других повесили или расстреляли в Кёльне, Браувайлере, многие умерли от истощения и болезней».