Было бы ошибкой полагать, что отцами города движет лишь чувство исторической стыдливости и потому они не хотят тревожить уснувшую совесть своих сограждан неловкими напоминаниями, ведь в доме повешенного не говорят о веревке! К сожалению, все гораздо сложнее. Зачастую и сам «средний немец» не хочет, чтобы его «просвещали» относительно «ужасов» прошлого.
Прогрессивная публицистка Ингеборг Древитц говорит по этому поводу: «Мы слишком долго верили в свободное рыночное хозяйство, считая его чуть ли не сутью демократии. Многие из нас стали жертвами планомерно осуществлявшейся деполитизации. Поток односторонней информации лишал возможности задуматься с взаимосвязях, психология созерцания обернулась равнодушием».
Очевидно, именно это социальное равнодушие и является одной из главных причин того, что «пиратам Эдельвейс» и многим другим борцам против фашизма в нынешнем западногерманском обществе отказывают в самом элементарном праве — праве на доброе имя.
Лишь усилиями прогрессивной, демократической общественности правда о преступлениях фашистов постепенно пробивается к широким народным массам через бетонную толщу равнодушия, фальсификации и лжи.
На кладбище Вестфридхоф установлена скульптура Хериберта Каллеена «Юноши в печах» в память о замученных и погибших в гестапо. В парке на Ганзаринг о жертвах гестапо напоминает работа голландки Марии Андриссен «Мать и дитя». На Хюттенштрассе, где были казнены 13 «пиратов Эдельвейс» и 11 участников Сопротивления из Советского Союза и Польши, под аркой моста укреплена мемориальная доска. Все это — результат неутомимой деятельности кёльнских антифашистов и других демократических организаций. Невелики тиражи их книг, брошюр и газет, коротки ленты их документальных фильмов, немногочисленны воздвигнутые ими памятники. Но к слову правды начинают прислушиваться все новые и новые граждане ФРГ, и в первую очередь молодежь.
Ульриху Финке 32 года. Он работал наборщиком, учителем, а сейчас преподает немецкий язык, искусство, историю. Вместе с друзьями он собирает материалы об антифашистском Сопротивлении в Кёльне. С какой целью?
«Молодые люди, родившиеся после эры германского фашизма, — говорит Ульрих, — начинают проявлять интерес к прошлому. Ведь из прошлого рождается настоящее. Шаблоны мышления, характерные для того времени, все еще сидят в головах. И нам хотелось бы разрушить эти шаблоны.
Самоизменение начинается с понимания. После 45-го года многое этому препятствовало. Мы хотим распространять наши материалы в школах и на университетских семинарах, среди рабочих».
Молодой режиссер Дитрих Шуберт создал небольшой документальный фильм о «пиратах Эдельвейс». Это было нелегко. В чем были трудности? Дитрих поясняет:
«К началу 70-х годов мы установили контакты с бывшими берцами Сопротивления в Кёльне. От них впервые услышали кое-что о сопротивлении фашизму в рядах населения. Решив узнать подробности о судьбе 13 казненных патриотов, мы рассчитывали на то, что столкнемся с трудностями, ведь события происходили более 30 лет назад. Но когда приступили к поискам, то натолкнулись на препятствия иного рода. Мы нашли свидетелей, родственников казненных, но они не хотели выступать перед кинокамерой, не хотели «отождествлять» себя с борьбой «пиратов Эдельвейс» против нацистов. Причина? Все та же! Эти 13 казненных, как и Бартель Шинк, до сих пор считаются в официальных инстанциях «уголовниками». Фильм — это наш вклад в кампанию по их реабилитации».
Когда восторжествует правда, сказать трудно. Но хочется верить, что западногерманское общество вернет наконец долг признания истинным борцам против фашизма. Хотя бы посмертно.
В Федеративной республике можно услышать невеселую шутку. «Боннская Фемида слепа на правый глаз». Так говорят, когда хотят подчеркнуть, что органы правосудия проявляют удивительную терпимость к бывшим нацистским преступникам. Значительно более серьезным криминалом считаются антифашистские убеждения. Хотя за них и не судят, но отстаивать своивзгляды антифашистам и другим демократам в ФРГ не так ужлегко. И все же тысячи юношей и девушек вступают в ряды демократических организаций, чтобы бороться против правой опасности, против неонацизма, милитаризма и социальной несправедливости.
С одним из них меня также свела судьба. Благодаря ему я узнал трагические подробности о судьбе некоторых советских людей, погибших в Кёльне во время войны.
Глава III. ПРАВДА, КОТОРУЮ ДЕРЖАЛИ В ПОДВАЛЕ
Он объявился неожиданно. Позвонил мне прямо домой как-то поздно вечером, когда по телевидению передавали обозрение новостей — «тагесшау». «Меня зовут Семи Мэдге, — представился он. — Я из ОЛПН. Мне нужна ваша помощь. В подвале бывшего гестапо на Апельхофплац мы обнаружили надписи, оставленные борцами Сопротивления. Через неделю мы устраиваем международную пресс-конференцию, и я хотел просить вас помочь перевести на немецкий надписи, сделанные по-русски. Их очень много. Фотографии я принесу с собой…»
Семи Мэдге оказался молодым человеком, по профессии фотографом. В отличие от Александра Гёба, который собирает материалы о жертвах нацистского террора, Мэдге и его товарищей интересуют еще и сами преступники. На его счету свыше 30 выявленных эсэсовских палачей, в том числе бывший начальник 1-го комиссариата СС в Кёльне Теодор Липе. Не так давно в здании кёльнского суда закончился процесс по делу нацистских палачей — Лишки, Хагена и Хайнрихсона, которые еще в 1954 году были осуждены парижским судом. И тем не менее все эти годы они спокойно, ни от кого не прячась, жили в ФРГ. «Не хватало» доказательств и улик. Их окончательное изобличение во многом личная заслуга Мэдге.
«От тюрьмы и казни, — рассказал Семи, — преступную троицу спасало некое «юридическое затруднение». С одной стороны, юстиция ФРГ якобы не имела права преследовать тех, кто уже осужден в других странах. Однако передать их в эти «другие страны» (в данном случае во Францию) для исполнения приговора не позволяла статья 16 конституции. С точки зрения здравого смысла это циничная казуистика. Но именно она и помогала трем эсэсовским головорезам, осужденным французским судом, разгуливать на свободе.
Не подумайте, что нам пришлось преодолеть только этот юридический барьер. Сошлюсь на личный опыт общения с нашими стражами закона. Им с самого начала было известно, что я сотрудничаю с ОЛПН. Я этого не скрывал. И вот однажды я заметил, что за мной повадились бродить «хвосты». Слежка велась в открытую, наверное, в расчете испугать меня. В один прекрасный день, когда я снимал карнавальное шествие по заданию газеты «Кельнер фольксблатт», на меня набросились несколько агентов в штатском и доставили в 14-й комиссариат, то есть в политическую полицию. «Наконец-то ты попался, — сказали мне там, — теперь насидишься за шпионаж». Чушь, конечно. Через два дня меня отпустили. Но в мое отсутствие у меня дома произвели обыск, перевернули все вверх дном.
В покое меня так и не оставили. Несколько раз вызывали в ведомство по охране конституции. Поводом для допроса использовали тот факт, что два брата моей жены, финны по национальности, работали в Советском Союзе по контракту.
В 1974 году мы обратились к французским антифашистам с просьбой предоставить нам материалы парижского процесса 1954 года. Я съездил во Францию и вернулся оттуда с целым чемоданом документов, изобличающих преступления Хагена, Лишки и Хайирихсона. Первые два были приговорены к пожизненному заключению, а третий — к смертной казни. Еще в Аахене, на погранпункте, меня тщательно обыскали, долго рылись в чемодане. А спустя несколько дней, вернувшись с работы, я увидел дома невообразимый хаос. Чемодан с документами бесследно исчез. Все надо было начинать заново. Но я поклялся довести дело до конца. Да и какой порядочный человек мог смириться с тем, что палачи и душегубы избежали заслуженного возмездия?»
Что подтолкнуло Мэдге к тому, чтобы заняться розыском и разоблачением бывших нацистов, ушедших от наказания?
«Родителей своих я не помню, — ответил Семи. — Очевидно, они погибли во время войны. Меня усыновила одна финская семья. Там, в Финляндии, я женился…