Для меня она началась со школьных попыток перевести знаменитую балладу Гейне о коварной русалке Лорелее (кто но дерзал?). Увлечение классикой: Гёте и Шиллер. Потом заинтересовала современность. Интерес помогала утолить журналистика. Первая и, пожалуй, наиболее объективная книга о современной (послевоенной) Западной Германии «Бонн — сила и бессилие» П. А. Наумова не только объяснила и показала механизм боннского государства, его колесики и винтики, она заставила по-новому отнестись к тому, что было известно о немцах прежде. Это было как открытие нового материка. Краткие командировки. Общение с живыми людьми, гражданами Федеративной республики. В 1976 году корреспондентская работа в агентстве печати «Новости» привела меня в Кёльн.
Подробнее всего о стране, конечно, расскажут путеводители. Из них вы можете узнать, где находится домик Гёте, сколько в нем деревянных ступенек, как спалось Чемберлену в гостинице «Петерсберг», когда он прилетал в Германию, чтобы договориться с Гитлером, сколько пивных в Кёльне и сколько пар обуви в день выпускает фирма «Адидас». Среди сочинений этого рода есть удивительные, и все же, в какие бы интересные детали ни посвящал вас путеводитель, он останется сухим и бесстрастным, как мумия фараона или энциклопедических! словарь, а сведения, почерпнутые из него, вскоре выветрятся, сотрутся, если не будут подкреплены собственными наблюдениями, если не дополнятся рассказами живых людей и самой жизнью.
Чтобы лучше понять страну, надо посмотреть на нее глазами тех, «кому она родина», как говорил Тацит. За годы работы в Федеративной республике и во время краткосрочных командировок я узнавал ее с разных сторон. Она открывалась не сразу. Мешали штампы и поверхностные суждения — неизбежное следствие быстротечных «транзитов». Но чем больше встреч накапливалось в моем багаже, тем понятнее становился для меня современный западный немец. Многое запомнилось, легло в дневник, записано на магнитофонные ленты, разбросано в комментариях, очерках и репортажах. Приходилось видеть людей вчерашнего дня, пытающихся оправдать преступное прошлое — неудавшийся блицкриг против Советского Союза и газовые камеры. Приходилось видеть сытых и равнодушных бюргеров, замкнувшихся в своем благополучном и тесном мирке. Но все же таких было немного. И наверное, потому что молодежь меньше всего заражена вирусом мещанства и равнодушия, острее переживает социальную несправедливость и активнее участвует в политике, я старался чаще встречаться с молодежью. Это были студенты и преподаватели, мои коллеги — журналисты и люди других, самых разных профессий.
Один из кёльнских друзей как-то сказал, что он всегда назначает свои «внешние» встречи у старой ратуши, выстроенной еще в 1396 году в честь завоевания бюргерских свобод на средства кёльнских ремесленников. В тихом, мощенном булыжником дворике легче припарковать машину и обнаружить друг друга. Это одно из немногих мест в центре города, где даже в периоды зимней и летней распродажи сравнительно немноголюдно. Сюда забредают лишь туристы, чтобы поглазеть на древний римский преториум[1] — собрание археологических находок в подвале новой ратуши, расположенной рядом. Позднее и я нередко пользовался этим тихим уголком для своих деловых встреч. Отсюда можно было быстро спуститься в старый город, чтобы посидеть в одном из уличных кафе, или на набережную, в течение двух-трех минут оказаться на вокзале или в торговом центре, пройти к собору…
Глава I. БУДУЩЕЕ НАЧИНАЕТСЯ В ПРОШЛОМ
У каждой страны есть свои национальные символы, по которым ее узнают на открытках, почтовых марках, газетных снимках и в кадрах кинохроники. Один из таких символов ФРГ — Кёльнский собор. И не только потому, что он стоит на пересечении воздушных, железнодорожных и автомобильных трасс, связывающих столицы Восточной и Западной Европы. Это одно из самых древних сооружений. Первый камень в его основание заложили в 1248 году, но свои окончательные контуры он принял только в XIX веке. При строительстве было использовано около 50 различных пород камня, главные из них — песчаник, известняк и базальт.
Собор необычайно красив. Приближаясь к Кёльну по автобану, вы с любой стороны увидите его то величественно поднимающимся как бы из-под земли, то постепенно исчезающим из виду, словно мираж. Находясь внутри, испытываешь ощущение удивительной легкости, как будто стоишь в высочайшем гроте, где тянутся вверх гладкие колонны. Если стоять у его основания, он поражает ажурностью каменных узоров и стройностью готических башен стрел, устремленных ввысь. Однако, лишь присмотревшись к нему внимательно, заметишь, что этот чудесный архитектурный памятник медленно разрушается.
Проблема реставрации собора существует давно, еще с конца XIX века. Но наиболее остро она стоит сейчас. Во время войны, когда почти весь Кёльн был уничтожен бомбардировками американской авиации, на собор упало 14 бомб. Он устоял. Губительными для него оказались последующие годы — годы бурного развития промышленности и связанного с этим растущего загрязнения окружающей среды.
Дожди и ветры по-прежнему искажают фигуры и лики святых, выполненных в основном из песчаника и известняка. Но больший вред ему наносят ядовитые примеси, содержащиеся в атмосфере. Об этом заботятся химические концерны. В Леверкузене, небольшом промышленном городке, который практически сросся с северной окраиной Кёльна, ежедневно выбрасывает в атмосферу гигантское облако ядовитых соединений крупнейший концерн «Байер». Другой химический гигант «обкуривает» Кёльн с юга, из Боденкирхена. Когда подъезжаешь к Кёльну по автобану со стороны Бонна, справа на несколько километров тянутся бесконечные причудливые сочетания труб, башен, резервуаров — словно огромное ожившее панно конструктивистов.
Один из главных разрушителей собора приютился тут же, внизу, и медленно сокрушает его своим существованием. Это вокзал.
Аристократический двузубец готических башен собора гордо возвышается над приплюснутым и сгорбленным вокзалом. Оба здания почти срослись друг с другом, но живут в противоестественном симбиозе. Собор — тихо, замкнуто, благочестиво; вокзал — шумно, суетливо, порочно. Под высокими сводами пяти нефов собора величаво плывут звуки органа, служители в красных мантиях, позванивая кружками, взимают пожертвования с прихожан. Здесь всегда холодно и чисто. Платформы и подземные переходы вокзала заполнены разноплеменным говором, сутолокой приездов и отъездов. В грязных туалетах толкутся иностранные рабочие и молодые наркоманы с исколотыми руками. У каждого здания своя особая жизнь.
Этот контраст во многом определяет жизнь любого крупного западногерманского города.
Кёльн — третий по величине город ФРГ после Гамбурга и Мюнхена — некогда именовался «северным Римом». Ему более двух тысяч лет. В 50 году н. э. императрица Агриппина, жена императора Клавдия, пожаловала ему права римского города. Собственно, с тех пор он и стал называться Кёльном — от слова «колония», «колония Клавдия Агриппы».
На левом берегу стала селиться знать, тут и по сей день сосредоточена вся городская элита. Правобережный Кёльн — это промышленность, у него своя родословная. В 310 году Константин Великий заложил здесь замок «Дивития», откуда и пошло название нынешнего района — Дойц.
Между ХIII и XIV веками Кёльн становится процветающим ганзейским городом. Репутацию одного из самых значительных германских городов он сохранил и по сей день. Любопытно, однако, что мировую славу Кёльну принес не собор, а дом № 4711 в переулке Глоккенгассе.
С 1794 по 1814 год в Кёльне стояли части французской революционной армии. Дома в городе не были пронумерованы, что весьма затрудняло размещение солдат, и французы решили исправить ошибку. И вот однажды французский капрал, проскакав по переулку, начертал на воротах банкира Мюльгенса число 4711. В дальнейшем офицеры наполеоновской армии оказали Мюльгенсам и более важную услугу. Вывозя из Германии кёльнскую чудодейственную воду, они назвали ее «о-де-колонь». Рецепт одеколона младший Мюльгенс получил в качестве свадебного подарка от монаха-картезианца, которого он некогда приютил у себя дома. Секрета «кёльнской воды» до сих пор никто не раскрыл. Рецепт считается фамильной ценностью и передается от отца к сыну. Глава фирмы самолично смешивает различные эссенции в пропорциях, известных лишь ему.