Что такое АЛГ («арбайтслозенгельд» — пособие по безработице), в ФРГ знает каждый. И каждый, кому пришлось доказывать чиновникам на бирже труда свое право на пособие, запомнил это надолго. Более унизительную процедуру трудно себе представить.
«Твоим словам веры нет, — говорит Вернер, — ты все должен подтверждать фактами, словно обвиняемый на суде. Например, говоришь, что никакого побочного заработка у тебя нет. Не верят. Убеждаешь, что у тебя нет собственного дома, участка и другой недвижимости. Тебе предлагают это доказать. А потом начинают выпытывать, где работал последние три года да аккуратно ли платил за страховку по безработице…»
А все дело в том, что даже для того, чтобы получить эти крохи, нужно преодолеть несколько барьеров ограничений. АЛГ получает лишь тот, кто вовремя зарегистрировался на бирже, кто последние три года работал по крайней мере 26 недель и платил страховку. Бывают случаи, когда пособия могут лишить, если безработный откажется от предложенного места либо по какой-то другой причине. Экономисты придерживаются на этот счет разных мнений. Правда, все зависит от того, о чьих интересах идет речь. Теоретик по вопросам безработицы сенатор Франц Бурда, хозяин газетно-журнального концерна, где издается иллюстрированный еженедельник «Бунте», пересказывающий великосветские сплетни и публикующий очерки о жизни политиков и кинозвезд, считает, например, что из миллиона безработных в Федеративной республике «настоящих» наберется не более половины. Поскольку, мол, не каждый из них хочет работать и не каждый по-настоящему ищет работу.
По всем ступенькам социальной неустроенности Вернеру пришлось спускаться самому. Сначала он получал АЛГ, как и всякий «порядочный» безработный. Потом перешел на «Ал-Хи» («арбайтслозенхильфе» — помощь по безработице). Вернер расшифровывает это сокращение иначе — «альмозенхильфе» (нищенская помощь). На этом теряют еще сотню-другую марок.
Когда по истечении срока выдачи пособия он явился на биржу труда за своим «Ал-Хи», его подвергли точно такому же унизительному допросу, как и раньше. Напоследок чиновник спросил: «Нет ли у вас богатой тетушки или знакомых, которые могли бы одолжить вам тысяч восемь с выплатой в рассрочку?» Вернера этот вопрос до крайности возмутил, а между тем он был задан не зря. Ведь восемь тысяч — официальный предел достатка безработного. Наличие такой суммы — во вкладах, ценных бумагах и в недвижимости или хотя бы теоретическая возможность стать ее обладателем («богатая тетушка») — является непреодолимым препятствием для выдачи «Ал-Хи».
Следующая ступень — «социальная помощь», еще более скромная денежная сумма.
«Уж от нее точно не разжиреешь, — говорит Вернер. — На этом рационе я как раз и сижу. Выход один — подрабатывать, чем бог пошлет, с риском, что об этом станет известно на бирже.
Прошлым летом я в течение двух месяцев стоял за прилавком на Хоэштрассе, рекламировал и продавал новую овощерезку. Это занятие, скажу честно, мне пришлось по душе. Фирмы на рекламные расходы не скупятся, да и время летит незаметно. Приходится, правда, напрягать фантазию, чтобы убеждать в достоинствах товара, которых у него, может быть, и нет».
Мне было нетрудно представить себе Вернера в этой роли. Одну из таких «бродячих реклам» я наблюдал как-то в Бонне, на Мюнстерплац, рядом с базиликой, где короновались средневековые короли, и в нескольких шагах от памятника Бетховену.
«Дамы и господа! — ровным голосом и почти без пауз убеждал парень с мягкими чертами лица. — Полюбуйтесь на чудо современной техники! Впрочем, вы правы: любоваться тем, чего еще не знаешь, значит, терять время, а время — деньги. Поэтому не любуйтесь! Смотрите и постарайтесь запомнить мои движения. Чем лучше вы запомните все сейчас, тем меньше времени будете потом терять на кухне, пользуясь этим прибором… Молодой человек, вы можете скушать эту морковку, если она вам нравится… К вам приехали родственники из Швейцарии — они любят крупно нарезанные овощи. Пожалуйста! У вашей тещи расстройство желудка — можно тонко натереть морковь и картофель. Для праздничного стола — фигурная нарезка! Помельче нарубить лука? Нет ничего проще. Раз-два, и готово! Вы недоверчиво улыбаетесь, гнедиге фрау! У меня отборные овощи? А как быть, если морковь уже квелая, а картофель слегка тронут пятнышками? Не все же покупают его в «Штюссгене», многих вполне устраивает «Альди»… Подойдите сюда! Тут у меня корзина с второсортными овощами. Но это не имеет никакого значения! Раз-два, и готово! Вы уже хотите купить это микро-чудо? Пожалуйста! Всего 38 марок 90 пфеннигов. Рекламная цена. На прилавке, в магазине, через месяц это будет стоить полсотни. А то и больше. 38–90. Торопитесь!»
Такие представления не редкость. Их можно увидеть в Кобленце и Трире, Аахене и Дюссельдорфе. Их устраивают, как правило, в центре, в пешеходной зоне, где много людей. Осторожный западногерманский бюргер редко покупает новинку, он привык, чтобы его долго уговаривали это сделать. Поэтому чаще всего люди стоят вокруг и молча смотрят, слушая продавца. Для большинства это привычный уличный спектакль. Однажды в Ульме, на рыночной площади, где находится самый высокий в стране готический храм, уступающий по своему величию разве что Кёльнскому собору, я видел, как подвыпивший бродяга пытался сорвать такой спектакль. Он всячески опровергал аргументы торговца, рекламировавшего какую-то раскладную дорожную сумку. Зеваки, которые до этого подавали скептические реплики, казалось, должны были разделить скептицизм бродяги. По не тут-то было. Они чуть не сдали его в полицию, хотя явно не собирались ничего покупать. Но этих людей можно было понять, ведь их едва не лишили бесплатного зрелища.
Но вернемся к Вернеру.
Гораздо хуже у него обстояли дела зимой. Найти подработку было чрезвычайно трудно. В Дойце часто проходят разные международные выставки, в том числе и технические. Вернера тянуло к технике с детства. Однажды ему удалось устроиться стендистом на ярмарке «Техника для дома», он давал пояснения к товарам АЭГ. С тех пор его иногда приглашают поработать недельку-другую на стенде. Но все это, разумеется, без каких-либо гарантий на будущее.
«О постоянном заработке я уже не мечтаю. Сейчас везде нужны квалифицированные специалисты, «мастера на все руки» у нас не в почете».
В 13 лет он пошел работать. Сразу после того, как умер отец, работавший у Форда мастером по сборке. С его смертью семья стала нуждаться в средствах. Их было трое детей — Вернер и двое старших братьев, и все они вынуждены были пойти работать. Идти учеником на производство он не хотел — мало платили. Пришлось испробовать всего понемногу. Он забивал сваи, чинил пылесосы, работал рассыльным. Наконец зацепился на мебельной фабрике, обтягивать диваны и кресла. Заработок его вполне устраивал. Но потом женился. Средств опять стало не хватать. Приятель помог попасть на сталелитейный завод в Оберхаузен. Очищал изнутри доменные печи. Работать приходилось в горячем конвертере. После работы буквально валился с ног.
Через три года завод закрыли из-за «нерентабельности». А попросту говоря, его «съел» «Тиссен» — один из крупнейших стальных концернов ФРГ. По всем законам предпринимательской этики неконкурентоспособных в Федеративной республике принято добивать. Некоторым из товарищей посчастливилось перейти к победившему конкуренту. Его тоже взяли на комбинат Тиссена, в литейный цех. Но вскоре на заводе стали монтировать новое оборудование и многих уволили. В том числе Вернера. По «недостатку квалификаций». Правда, он тогда не слишком огорчился.
После этого сменил немало мест. Но отсутствие конкретной специальности не давало возможности зацепиться надолго. Больше всего он проработал в мастерских при «Байере» в Леверкузене, в той самой «коптильне», от которой даже облака над Кёльном становятся желтыми. Но оттуда пришлось уйти. В мастерские по металлоремонту. Там же, в Леверкузене.
«Теперь, когда вспоминаю, сколько раз меня увольняли, думаю о том, как все-таки мы бесправны. Помню, как однажды у нас на «Байере» разразился скандал. Ведущий химик выдал конкуренту какую-то важную формулу. Думаете, его судили? Или отправили ему письмо в голубом конверте? Ничего подобного. Ему хотя и предложили уйти, но выплатили отступные в размере 50 тысяч марок. Надо полагать, было за что…»