К числу самых интересных обычаев относятся народные празднества, которые нередко в той или иной земле помечены в календаре как нерабочие дни.
В старинном городе Ротенбурге, во Франконии (северная часть Баварии), в конце весны устраиваются народные гулянья. Обычай отмечать этот праздник возник там вскоре после окончания Тридцатилетней войны, во время которой Франкония подверглась наиболее сильным опустошениям. С тех пор народные гулянья в Ротенбурге служат символом обновления и возрождения.
В швабском городе Ульме, живописно раскинувшемся на левом берегу Дуная, в последний вторник июля устраивается «праздник рыбака», представляющий собой современный вариант средневекового цехового обряда и имеющий характер турнира на воде с «рыцарским!! сражениями».
В Хамельне бытует еще более древний обычай отмечать «день крысолова», хотя он и потерял первоначальное трагическое значение.
В Бад-Харцбурге устраивают «вальпургиеву ночь» — своеобразную пародию на «шабаш ведьм».
«Октябрьский праздник» в Мюнхене, имеющий также много элементов народного карнавала, считается рекордным по количеству выпиваемого в эти дни пива.
В тех районах, где с давних времен укрепилось католичество, в основном в прирейнских областях, празднуют различные события, связанные с религиозными обрядами.
В Верхней Швабии по случаю Вознесения две тысячи конников в старинных одеждах устремляются к одной из старейших церквей Германии времен барокко.
В долинах Рейна и Мозеля популярны «праздники урожая», связанные со сбором винограда.
Но наиболее яркими и самобытными празднествами стали карнавалы. Полагают, что карнавалы придумала католическая церковь, чтобы давать возможность верующим периодически «открывать клапан накопившемуся буйству». Основание первых карнавальных ферайнов в Кёльне в 1829 году и в Майнце в 1838 году связывают с процессом Реформации. Во второй половине XIX века эпидемия чудачеств перебросилась на юг Германии.
С тех пор карнавал превращается в «пятое время года». На Рейне он продолжается с новогодней ночи до «прощальной среды». В это время каждому позволяется переходить границы гражданских условностей. Неограниченные возможности для этого имеются во время так называемой «сессии». 40 обществ, объединившихся в «Праздничный комитет кёльнского карнавала», проводят около 320 шутовских заседаний и балов. В начале «сессии» преобладают так называемые «заседания». Они сопровождаются песнями и острословными речами. Объектом критики может стать любой министр и даже сам федеральный канцлер. На «заседания» принято ходить в обычных костюмах, украсив себя лишь шутовским колпаком и бумажными цветами. Точки кипения карнавал достигает в период «трех безумных дней». По улицам и площадям проходят длинные колонны ряженых. В некоторых учреждениях разрешается приходить на службу в карнавальных костюмах. В предкарнавальную пятницу мужчины не должны надевать галстуки, поскольку женщинам «дано право» срезать их ножницами.
В эти дни в городе выпивают двухмесячную норму пива, а полиция регистрирует наибольшее число автомобильных катастроф, хотя и ставит на дорогах дополнительные посты для проверки водителей на алкоголь. Неравнодушна к карнавалу даже церковь. Я слышал, как один католический пастор проповедовал своим прихожанам: «Разве мы в другие дни не носим на своем лице маску: отчаяния или равнодушия, усталости или страха? Пускай же карнавальная маска на миг скроет ваше лицо, и душа ваша успокоится».
В традиции дарить родителям новорожденного копилку и делать символический взнос на сберкнижку проявляется такая национальная черта, как бережливость. Домашняя копилка — часть бюджета любой западногерманской семьи. Упоминавшийся Франц Бурда относит бережливость к числу главных добродетелей немцев: «Каждая накопленная марка дает частичку безопасности, свободы и независимости. У кого есть резервы, с тем ничего не случится. Если бы все вдруг перестали копить, инфляция стала бы развиваться бурными темпами. Повысилась бы нервозность. Подскочили бы цены. Перестал бы существовать рынок. Я считаю, что прилежные немецкие копильщики действуют разумно». Вопреки мнению сенатора западногерманские «копильщики» постепенно теряют интерес к накоплению денег как раз в результате инфляции, растущей нервозности и безработицы. Статистика отмечает укрепление противоположной тенденции — потребительской.
Другая характерная черта — пунктуальность — проявляется прежде всего в составлении так называемых «термин-календарей», в которых различные мероприятия, визиты и т. п. расписываются чуть ли не на полгода вперед. Например, для участия в какой-нибудь крупной международной ярмарке принято заказывать гостиницу за год.
Отличительной чертой западных немцев является любовь к домашним животным, особенно к собакам и кошкам. В настоящее время, по данным статистики, 22 тысячи западногерманских семей содержат более 2,5 миллиона этих животных, для охраны которых существуют всевозможные ферайны.
Федеративная республика — страна ферайнов. Более 20 миллионов западных немцев объединены в ферайнах, право создания которых записано в конституции. Чтобы образовать новый ферайн, нужно собрать не менее 7 единомышленников. Названия бывают самые причудливые: «Ферайн поощрения вертикальных захоронений», «Общество любителей живородящих зубастых карпов», «Союз немецких тунеядцев», «Ферайн всеядных коллекционеров», «Ферайн по борьбе с селедкой в чесночном соусе». Их насчитывается не менее 100 тысяч, но сколько точно, никто не знает. Социологи видят смысл существования столь разнообразных ферайнов в том, что совместное времяпрепровождение и общие интересы развивают коммуникабельность. «Немецкое общество свободного времени» — ферайн ферайнов, имеет 30 филиалов по всей ФРГ.
Национальная склонность к образованию ферайнов в разное время использовалась различными силами в своих интересах. Если католическая церковь стремилась к тому, чтобы с помощью карнавальных обществ привязать к себе прихожан, то «крысоловы» «третьего рейха», играя на романтических чувствах немецкой молодежи, создали «гитлерюгенд», а нынешние их последователи, как мы видели, пытаются увлечь юных граждан идеями «единой Германии» и реваншизма.
Но лишь стоячая вода ядовита, как писал Вильям Блейк. А нынешняя западногерманская молодежь существенно отличается от поколения тех молодых немцев предвоенных лет, многие из которых по отношению к преступлениям гитлеровского режима воспитали в себе комплекс «ничего не видел, ничего не знал», с которым дожили до седин. Нынешняя молодежь в постоянном движении. Хотя она далеко не всегда находит ответы на свои многочисленные вопросы, политическая сознательность ее растет.
В сентябре 1981 года на Московской книжной ярмарке я встретился с прогрессивным западногерманским издателем Паулем Нойхофером, которого знаю уже много лет. Когда мы разговорились об участии молодежи ФРГ в антивоенном движении, развернувшемся сейчас по всей Западной Европе, он сказал: «Знаешь, наша молодежь в последнее время стала удивительно информированной. К ней уже нельзя идти с общими словами и декларациями. Она требует конкретных аргументов и фактов. Остро чувствует фальшь».
Видимо, в этом кроется одна из главных причин того, что крупные политические партии, начиная с правящей коалиции и кончая оппозиционным блоком, все чаще сталкиваются с проблемой «отцов и детей» в ее политическом аспекте.
В движение за мир, против превращения континента в стартовую площадку американских ядерных ракет в 1980–1981 годах включилось большое число «молодых социалистов» (молодежная организация СДПГ) и немалая часть молодежи из СвДП, что вызвало болезненную реакцию в руководстве этих партий, в целом поддержавших брюссельское решение НАТО от 12 декабря 1979 года о размещении в Западной Европе новых американских «першингов» и крылатых ракет. «Молодые социалисты» и «Молодые демократы» заняли резко непримиримую позицию к ракетно-ядерным планам Североатлантического блока.