Герман Иванович Матвеев
В поле один воин
На улицах небольшого уральского городка пустынно. Изредка галопом проскачет конник да пробежит бездомная собака. Обыватели попрятались по домам.
Не дымят заводские трубы, в домне медленно стынет чугун. Его не успели выпустить, и он превратился в громадную глыбу, или, как здесь называют, — козел. Рабочие ушли на фронт.
Далеко за городом бьют орудия. Сутки напролет идет бой. Красная Армия с трудом удерживает наседающие полчища Колчака. Силы мало. Снарядов нет. Каждый патрон на учете. Не выдержать.
Все чаще и ближе рвутся снаряды. Уже слышны ружейные выстрелы. Город поспешно эвакуируют. Уходят последние эшелоны с беженцами.
В караульном помещении — лихорадка. Приказано снимать людей с постов и быстро грузиться. Карнач и разводящие бегают по городу потные, измученные… Только бы успеть. Посты расположены в разных концах у складов, погребов, на станции, около моста.
Разрывы снарядов зачастили, затакал пулемет. Где-то прорвали фронт и клином отрезали восточную часть города.
Никита Зимин стоит на посту у пороховых погребов. Погреба вырыты за восточной окраиной.
мурлычет Никита, поглядывая по сторонам. Впереди высовываются из-за кустарника красные крыши домов. Слева торчат мертвые трубы завода. Справа холмы волна за волной катятся вдаль и там вырастают в мохнатые горы.
Это и есть Урал. Как-то тут все по-другому. Незнакомо и хорошо. Об Урале мечтал Никита с детства. Где-то здесь, на Урале, было спрятано его счастье.
Родился Никита в деревне на Сибирском тракте. Отец кузнечил — ковал лошадей, чинил телеги и тарантасы проезжих господ и чиновников.
Часто говорил он сыну, взмахивая молотком:
— Приглядывайся. Вырастешь, на Урал поедем. На завод поступим. Вот заживем. Завод тебя человеком сделает.
Понимал Никита, что отец тоскует по заводу. Морозными ночами дома рисовал отец чудесные картины перед сыном.
Забудется, руками машет, выкрикивает непонятные слова:
— Долбай!.. Шлак выпускаем!
Маленький Никита стоит не дыша. Руки сами повторяют за отцом все жесты.
— А плавка-то как молоко. Светлая, простым глазом глядеть невозможно. Как брызнет. Искры такие, что фейерка. И пошла… По жолобу бежит, играет, играет…
Часто рассказы перебивала мать.
— Что ты голову морочишь! Не слушай, Никита! Ад кромешный эти заводы.
Отец сердито машет рукой и уходит. Тогда мать рисует другое. Перед Никитой встают картины кошмарного труда, рабочие бараки, костлявые в лохмотьях дети, слезы жен и матерей.
Кто прав? Мать или отец?
Хотелось верить отцу. Мужество, красота, сила были с ним. Мать рассказывала знакомые вещи. Слезы, каторжный труд, голод мальчик видел и здесь. И не только это видел он. Не проходило месяца, чтобы не прогнали по этапу большую партию кандальных по тракту. Рано узнал Никита слова: жандарм и политический. Знал он, зачем мать в ненастную погоду кладет на скамейку перед домом на ночь краюху хлеба, соль, спички. Беглым, бродягам…
Вчера, перед уходом в караул, разговорился Никита с комиссаром и рассказал ему свои детские мечты об Урале и как неожиданно попал он сюда. Рассказал об отце-фронтовике, которого хотелось разыскать. Последнее письмо от него семья получила из Питера больше года тему назад.
Комиссар говорил о себе, потом бойцы, окружившие их плотным кольцом… и так задушевная беседа затянулась далеко за полночь. Вот почему Никита хотел спать. Спать на посту нельзя.
«Мундир английский…» Молодой боец зашагал по протоптанной дорожке.
Почему его не сменяют?
Никита с тревогой прислушивался к артиллерийской стрельбе. Ему показалось, что пушки стреляют где-то совсем в другом месте.
Он знал положение, знал, что не сегодня-завтра они отойдут. Знал, что Красная Армия вынуждена отступать, сжиматься, накопить силы, выиграть время, а затем, как пружина, развернуться и выкинуть белогвардейцев.
Никита посмотрел вперед и прислушался. С полверсты кругом были незапаханные поля, а дальше шел кустарник. На проселочной дороге так никто и не доказывался.
Пушки били совсем близко, но разрывов не было слышно. Изредка доносилось таканье пулемета и редкие хлопки беспорядочной ружейной стрельбы. До слуха часового долетело легкое звяканье.
«Смена идет», обрадовался Никита и облегченно вздохнул. Сейчас он сдаст свой пост. Никита перенес винтовку в левую руку, вытер запотевшую ладонь и поправил подсумок.