— Дерьмо, — пробормотал я. — Я слишком ослаб. Я слишком…
И я заплакал. Нервы просто не выдержали, я обнял бедного моего брата, шептал ему на ухо, что всё хорошо, что его вылечат, что всё будет хорошо. Он молчал.
На моё плечо опустилась чья-то ладонь, и Анна мягко присела рядом. Ей тоже здорово досталось, она вся была исцарапана, на коже проступили расширившиеся от удара молнией капилляры, но ожогов, в отличие от меня или Джона, на ней не было.
— Мне очень жаль, — грустно сказала она. — Но я не могу остаться с тобой, мне нужно уходить, пока полиция не прибыла.
Я посмотрел на неё сквозь слёзы.
— Почему? — спросил я, запнувшись.
— Из-за Наумова. Меня не должно быть в системе, понимаешь? Так проще скрываться от таких, как он.
Она встала и пошла к единственному оставшемуся катеру.
— Анна, подожди, — я всхлипнул и старательно вытер слёзы лоскутом рубашки. Моя рубашка была безнадёжно испорчена и, разве что, не разваливалась на глазах. — Забери Джона, ему тоже нельзя здесь оставаться. Но не из-за Наумова, не совсем. Он не один из нас…
— Я знаю, кто он, — ответила она, прервав меня. — Я вспомнила его, он оружием торгует. И ненавидит и Наумова, и RD. Он может оказаться ценным союзником.
— Знаю, уже оказался. Он нашёл убежище Наумова, которое, правда, оказалось ложным. Ловушкой. Но в итоге нас привезли куда нужно. И он мне сегодня спас жизнь, причём не единожды.
Но объяснять мне уже не нужно было — Анна подошла к Джону, и мы вдвоём затащили его на катер. Его тело было обожжено во многих местах, виднелись точки, где в него вошло электричество, у него даже поднялся жар, и он стонал, когда мы касались его. Надеюсь, с ним всё будет в порядке. Сирены звучали уже совсем близко, поэтому Анна не стала больше терять времени и, пообещав рассказать всё Джону, когда тот очнётся, уплыла прочь, оставив нас здесь.
Полиция, пожарные и скорая прибыли практически одновременно минуты через две. Внутрь разрушенного здания они не стали заходить, расставили оцепление вокруг.
— Сдавайтесь, вы окружены! — какой-то полицейский раздобыл рупор и говорил через него. Техника исказила его тембр так, что я еле понимал, что он говорит. А, может, это из-за того, что меня здорово шарахнуло несколько раз молнией, и у меня повредилось что-то в мозгу. — Выходите с поднятыми руками!
Я подошёл к выходу из здания и крикнул:
— Не стреляйте, выхожу! — и я вышел, подняв руки высоко вверх.
— Коля? Это ты что ли? — спросили через рупор.
Свет десятка двух разных автомобилей и грузовиков слепил меня, и я почти ничего не мог разглядеть.
— Да, — подтвердил я. — Следователь Айдарин. Только это… у меня при себе документов нету.
— Не стрелять, это свои! — говоривший наконец-то убрал рупор, и я смог распознать его голос.
— Паша? — спросил я у него. — Нестеренко, ты что ли?
Я опустил руки и подошёл к младшему сержанту Нестеренко и пожал ему руку. Он откровенно таращился на меня, собственно, как и все из оцепления.
— Господи, Коля! — воскликнул он, осматривая меня. — Ты как, живой? Да ты как оживший мертвец выглядишь! Блин! Медиков сюда! МЕДИКИ!
— Успокойся, — остановил я его, поморщившись от его крика. Голова болела невыносимо. — Я в норме.
Тут же подбежали два санитара с носилками, но я наотрез отказался от помощи.
— Внутри мальчик двенадцати лет с пулевым ранением в голову, — сказал им я. — Жив. Это мой брат.
— Там чисто? — спросил Паша. Медики тоже ждали моего ответа.
— Да, — ответил я. — Безопасно.
Санитары тут же побежали в здание, вслед за ними побежали ещё с десяток полицейских.
— Что, чёрт возьми, здесь произошло? — требовательно спросил он у меня. — Поступили доклады о перестрелке в брошенном здании неподалёку, какие-то синие вспышки, а потом ещё и смерч и очень странная гроза. Смерч в ноябре в Питере, ты представляешь?