2.
- Вот и я,- сказал Пауль Шмидт и кивнул головой. Он сказал и кивнул так, будто всего на несколько минут отлучился в поселок за сигаретами и сейчас возвратился.
- На улице дождь?
- Что ты! В небе звезды, каждая величиной с кулак. Где мой стул? Одни кресла, отдохнуть негде!
- Твой стул на месте, - показал Бергсон.
Но Пауль не сел. Он поспешил к полкам с книгами, а от них к окну. Прижался лбом к стеклу, всматриваясь в темень.
Бергсон следил за ним и думал, что Пауль совсем не изменился - подвижный, с полными розовыми щеками и седыми развевающимися волосами, в черном фраке и снежной манишке, больше похожий на композитора или дирижера симфонического оркестра, чем на ученого-математика,- таким он был и тридцать, и десять лет назад, таким он был и сейчас. Бергсон хотел сказать ему об этом, но передумал: насколько он понял, Пауль решил сделать вид, что его приезд - дело обычное, между ними ничего не произошло. В сущности, так оно и было. Пауль всегда оставался его единственным другом.
Жизнь не раз проверяла их дружбу.
Бергсон помнил, как в двадцатом году он, тогда скромный ассистент великого Макса Планка, приехал из Берлина к Паулю в гости, в Геттинген, на каникулы - Пауль работал в местном университете на кафедре профессора Давида Гильберта.
Вечером друзья отправились в кафе «Серебряный олень». Бергсон обратил внимание, что Пауль нервничает. Войдя в кафе, они задержались на пороге, и Пауль беспокойно огляделся по сторонам, но, увидев кого-то в дальнем углу, вдруг заулыбался, закивал голо-вой. Полные щеки из розовых стали густо-малиновыми. Едва Пауль и Макс сели в скрипучие плетеные кресла, к их столику подошел очень красивый мальчик в белом свитере и в лыжных брюках. Черные глаза с любопытством посмотрели на Макса. Макс вдруг понял, что перед ним молоденькая девушка. - он увидел в коротко подстриженных волосах чуть привядший цветок. Малиновый Пауль вскочил на ноги и торжественно выпалил: «Познакомься, Макс. Это фрейлен Линда Гофман, дочь хозяина кафе. Моя невеста». Линда села в свободное кресло и, время от времени внимательно всматриваясь в Макса черными глазами, стала слушать, как Пауль расхваливает друга, пророчит ему великое будущее.
Так они встретились - Линда Гофман и Макс Бергсон. Через полгода Линда переехала в Берлин уже в качестве фрау Бергсон.
Они прожили вместе тридцать лет.
Не всякая дружба выдержала бы такое испытание, но их с Паулем дружба - выдержала!
Через два года Пауль тоже переехал в Берлин. К этому времени он уже успел жениться и потерять жену - фрау Шмидт умерла от неудачных родов. Пауль остался вечным вдовцом. Увлекся теорией множеств и деятельностью в демократическом союзе немецких ученых.
Свободные часы он проводил у Бергсонов. Бергсон не знал, продолжает ли Пауль по-прежнему любить Линду, но до конца дней своих она сохраняла над ним магическую власть - достаточно было ей войти в комнату во время их спора, как Пауль, как бы он ни горячился, сейчас же стихал, смирялся.
В тяжелом тридцать третьем году Пауль вновь доказал Максу и Линде, что умеет быль верным другом. В тот год в Германии к власти пришли фашисты, и профессора Макса Бергсона, только недавно получившего Нобелевскую премию, уволили из университета за неарийское происхождение. В знак протеста доктор Пауль Шмидт подал в отставку. Вскоре все трое они эмигрировали в Америку.
Что и говорить, Пауль Шмидт настоящий друг! Другое дело, что он бывает ядовит, любит поспорить, навязать другому свою точку зрения. Вот и сейчас, отбежав от окна и показывая руками вокруг, он язвительно говорит об ультрасовременной башне из слоновой кости - в шесть этажей, со сверкающими окнами. Он говорит, что имеет в виду его, Макса, лабораторию. Пожалуй, из частных лабораторий - второй такой нет в Америке. Он не знал, что Макс разбогател, пока они не виделись.
Бергсон улыбнулся. Не усмехнулся, как обычно, сардонически-горько, опустив левый уголок губ, а именно улыбнулся. Пауль не изменился ни в чем. Оказывается, он и не собирался делать вид, что между ними ничего не произошло. Напротив, он сразу же заговорил об этом - иначе Пауль не был бы Паулем! На Макса повеяло молодостью. Глупо, что они разошлись на целых десять лет. Такие ссоры - непозволительная роскошь в их возрасте.