Мокану Григоре имел все основания быть недовольным капитаном Смеу. Дело в том, что если для всех остальных писарей дежурить по штабу значило выполнять не очень приятную обязанность, то для тех, кто работал в Первом и Третьем отделах, это было настоящим отдыхом. Дежурный по штабу в спокойную ночь вполне мог передохнуть от обычных дел. Обязанности у него были несложные: ответить на телефонные звонки, принять телефонограммы от частей и расписаться в приемке и сдаче дежурства. Обычно до полуночи, когда части начинали передавать телефонограммы, и потом — со второй половины ночи и до утра, писарь, дежуривший до штабу, мог спокойно подремать.
Поэтому, принимая дежурство, Мокану Григоре пришел в несвойственное ему хорошее настроение. Он рассчитывал, что до полуночи сможет поспать, в то время как остальные будут работать в отделе. Но в эту ночь ему не повезло. Во-первых, как назло, работа в Первом отделе прекратилась очень рано — в половине одиннадцатого, так что дежурство не давало ему никаких преимуществ, а во-вторых, офицер, с которым ему пришлось дежурить, капитан Смеу, страдал, по всей вероятности, бессонницей. Вот уже скоро полночь, а капитан, вместо того чтобы прилечь, ходит и ходит как одержимый из одного угла комнаты в другой.
«Что это с ним стряслось?» — думал дежурный писарь, чувствуя, как у него слипаются глаза.
Конечно, если бы дверь между комнатами была закрыта, он бы положил голову на стол и задремал на часок. Он и хотел ее закрыть под тем предлогом, что телефонные звонки тревожат господина капитана, но капитан Смеу не позволил этого сделать.
— Оставьте ее открытой, — сказал он. — Я еще не собираюсь ложиться.
— Как угодно, господин капитан!
Время тянулось чертовски долго!.. Клонило в сон, каждая жилка, как свинцом, была налита усталостью. Тишина, царившая в доме, угнетала. Со двора непрерывно доносился шум дождя, и ветер посвистывал в трубе, как будто стояла зима.
Мокану Григоре начинал дремать, потом делал над собой усилие, поднимал тяжелую голову со стола, но через минуту снова засыпал. Капитан Смеу ходил, не обращая внимания на своего помощника. Изредка он смотрел на часы, хмурился и снова начинал ходить, словно торопился куда-то.
В тот самый момент, когда писарь совсем было заснул, громко зазвонил телефон, заставив его вскочить как ошпаренного:
— Дежурный писарь сержант краткосрочной службы Мокану Григоре. Слушаю вас!
— У телефона капитан Георгиу. Дайте мне господина капитана Смеу!
Мокану Григоре не пришлось звать дежурного офицера, так как тот уже стоял возле него.
— Это ты, Смеу? — ясно услышал Мокану Григоре.
— Я.
— Ну как, ничего?
— Пока ничего!
— До полуночи еще есть время.
— Знаю.
— Привет!
— Привет!
Хотя разговор этот был очень коротким, но он совершенно рассеял сон Мокану. Не в привычках капитана Георгиу было беспокоить себя по ночам только для того, чтобы узнать у дежурного офицера, не случилось ли чего-нибудь необычного. Мокану не раз приходилось дежурить, и этого никогда еще не случалось. Впрочем, и ответ капитана Смеу был довольно многозначительным: «Пока ничего!» Это значит, что штаб осведомлен о каких-то важных событиях, которые должны произойти в эту ночь. Вероятно, гитлеровцы готовятся к атаке. Перспектива ночной атаки противника расстроила дежурного по штабу еще больше. Он знал по опыту, что это значит: бессонная ночь, десятки телефонных звонков, донесение за донесением, приказы и распоряжения командования.
— Черт побери! — выругался он с досадой. — Ну и наказанье на мою голову. А завтра придется снова запрягаться.
Во дворе послышались мерные шаги… Шла смена караула… Наступила полночь!..
— …Произвести смену! — раздалась сквозь шум дождя отрывочная команда начальника караула.
Шаги удалились. Некоторое время Мокану слышал, как новый часовой ходил взад и вперед под аркой главного подъезда.
«На этого хоть дождь не льет, — подумал он, — но остальные…»
Во втором этаже также послышались шаги новой смены караульных. Менялся часовой, охранявший кабинет генерала. Так уж было установлено, что солдаты из караульной команды, сменив часового у главного входа, поднимались на второй этаж черным ходом, чтобы не испачкать грязью мраморных ступеней главной лестницы. Одновременно менялись часовые у обеих дверей.
«Сейчас начнут трезвонить из частей», — вздохнул дежурный, пробуя свое перо на чистом листе бумаги и заглянув на всякий случай в чернильницу.
Капитан Смеу перестал ходить. Заложив руки за спину, он стоял возле окна и смотрел в темный двор. Носком левой ноги он легко постукивал по полу, словно отбивая такт какой-то мелодии, которую напевал про себя.
«Что- то уж очень он нервничает», — заметил Мокану Григоре, поднимая трубку, чтобы ответить на вызов.
— Кто вызывает? — спросил капитан Смеу, подойдя к двери.
— «Тротуш», господин капитан!
— Хорошо! Узнай, чего он хочет.
В то время как Мокану Григоре записывал донесение из части, во втором этаже, в библиотеке, происходило нечто необычное.
Нижняя часть стеллажа, покрывавшего стену слева, стала медленно сдвигаться в сторону. Затем пришла в движение стена, скрытая книжной полкой. Это была потайная дверь, которая открывалась с помощью хитроумной пружины.
В проходе показался человек. Он пригнулся, чтобы пройти под книжную полку, и секунду спустя оказался в библиотеке. Стряхнув с одежды пыль, он подошел к двери, приложил к ней ухо и внимательно прислушался. Так же, как и в библиотеке, в коридоре царила гробовая тишина. Удовлетворенный тем, что ни один звук не нарушал ночного покоя, человек вынул из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и, соблюдая осторожность, повернул. Ни ключ, ни замок не издали ни малейшего звука, как будто они были заранее смазаны Дверь открылась — и человек вышел. Не зажигая фонаря, он двинулся по коридору и, сделав не более пяти шагов, остановился перед соседней дверью. Чуть приоткрыв ее, он бесшумно проскользнул в комнату и только там облегченно вздохнул и вытер лоб, покрытый каплями пота. Потом зажег фонарь, но тотчас погасил, пробормотав какое-то ругательство. Окна комнаты, завешенные маскировочной бумагой, были открыты, и, прежде чем зажигать свет, надо было их закрыть.
Человек закрыл одно окно и хотел было подойти к другому, но в это время послышался короткий щелчок. Яркий электрический свет залил комнату, а насмешливый голос заставил неизвестного застыть на месте:
— Звезда не упадет в полночь, господин старший сержант Доробыц. Руки вверх!
Только на одну секунду старший сержант Доробыц потерял самообладание. В следующее мгновение он повернулся и молниеносно метнул в направлении, откуда раздался голос, нож с длинным узким лезвием, который держал наготове в рукаве. То ли предвидя этот удар, то ли повинуясь инстинкту, Уля опустился на корточки, и нож вонзился глубоко в дверь над его головой. Несколько секунд нож звенел словно дрымба[12].
— Спокойно, господин старший сержант. И поднимите руки вверх! Советую не делать глупостей, иначе вы получите пулю в лоб.
Вне себя от ярости старший сержант подчинился. Глаза его горели ненавистью и злобой. Если бы они обладали способностью убивать, Уля Михай был бы сражен с первой же секунды.
— Ты, именно ты! — прошептал, сжимая кулаки, старший сержант. — Если бы я только знал!
— Вы бы расправились со мной так же, как с беднягой Томеску, не так ли?
— Кто же ты в конце концов?
— Какое это имеет значение! Важно, что вам не удалось меня провести. Вам и вашим сообщникам.
— У меня нет сообщников. Я работал один.
— К чему эти слова? Я начинаю серьезно сомневаться в том, что характеристика, данная вам в вашей карточке агента Абвера, соответствует действительности. Среди других качеств, которые признают за вами, там значится и ум. Если вы действительно умны, то должны понять, что я не обнаружил бы вас, если бы предварительно не распознал ваших помощников.