Казалось, он говорил обо мне. Я подумал: Да как ты смеешь, гребаный ты мудак? Мне хотелось спросить его, был ли он когда-нибудь на военной службе, и сколько у него лет боевого опыта.
Однажды ночью, дежуря в командном модуле PTDS, я увидел, как "Блэкхок" завис над тремя людьми на пыльной улице на окраине Таринкота и расстрелял их. Когда я открутил запись назад, оказалось, что местные жители не были вооружены.
Я доложил об этом офицеру нашего подразделения, и больше не услышал об этом инциденте ни слова.
Но он очень беспокоил меня. Как член Сил спецназначения я осознавал важность завоевания поддержки местного населения. Очевидно, до многих людей в USG, включая высокопоставленных чиновников и некоторых сенаторов, это не доходило.
Я пробыл в Таринкоте почти год, когда в 2010 году меня вызвали в канцелярию нашего австралийского TL.
Он сказал: "Извини, приятель, похоже, тебя отзывают в Штаты".
Я сразу подумал о своей матери и ее шатком здоровье.
"Почему? Что-то не так?"
"Похоже, у тебя отозван допуск к секретной информации", ответил он.
Сперва я даже не понял, о чем речь: "Мой допуск… отозван… по какой причине?"
"Все, что здесь написано", сказал он, указывая на электронное письмо, "это "расследование".
"Расследование? Чего?"
Он пожал плечами. "Увы, Чангиз, но в результате твой контракт был приостановлен. Так что лучше собирай вещи, потому что завтра ты уезжаешь".
"Завтра?"
"Да, все так".
Я был ошеломлен. Как это я за одну ночь превратился в угрозу безопасности? Почему меня заставляют отказаться от 45000 долларов, все еще причитавшихся мне по контракту с CACI?
Всю дорогу до Форт-Брэгга я ломал голову, пытаясь понять, что я мог сделать. Кто-то отомстил мне за то, что я сообщил об инциденте с "Блэкхоком"? Или это была часть последствий другого контракта, в котором я участвовал?
Ответы на эти вопросы я получил, когда прибыл в Брэгг, и узнал, что мой допуск был отозван из-за информации, выявившейся в ходе обновления моих личных данных. Согласно Заявлению о причинах (SOR – Statement of Reasons), поданному Центральным судебным органом (CAF) Министерства обороны, следователи узнали, что мой дядя служит в Корпусе Стражей Иранской революции.
Обвинения были абсурдными.
Моим единственным выходом было подать подробный письменный ответ и потребовать явки перед административным судьей Управления защиты по слушаниям и апелляциям (DOHA – Defense Office of Hearings and Appeals). Они потребовали представить полный отчет о том, как я иммигрировал в США, включая копию визы, которую я получил тридцать восемь лет назад. Все это было глупо и оскорбительно, и заняло восемь месяцев. Все это время я преподавал арабский, дари и фарси в Институте иностранных языков в Монтерее, Калифорния, а также гонял на мотоцикле.
Наконец, в феврале 2012 года я предстал перед женщиной-судьей DOHA, прилетевшей для слушания в соседний Сан-Хосе. Я сказал: "Ваша честь, я проработал на правительство тридцать три года. Когда в меня стреляли или я отправлялся в тыл противника, никто не оспаривал мой допуск. Теперь, когда я пытаюсь поддержать свою семью, они отзывают мой допуск и заявляют, что мой дядя является членом Корпуса Стражей Иранской революции. Во-первых, мой дядя никогда не был членом Корпуса Стражей. По факту, он презирает их и всегда презирал. Более того, он уже более пятнадцати лет как на пенсии, и теперь уже пожилой человек. Так что все это полная бессмыслица".
Судья отменила вынесенное в отношении меня решение и сообщила, что теперь я могу ходатайствовать о восстановлении моего допуска. Но мне было шестьдесят два года, и казалось, что это подходящее время, чтобы, наконец, остепениться.
Полуостров Монтерей привлекал меня по целому ряду причин, включая живописное окружение и близость к моей семье. Как-то, осматривая находящийся неподалеку от побережья дом, выставленный на продажу, я столкнулся лицом к лицу с женщиной, которую представлял себе тридцать с лишним лет назад на Филиппинах, когда просил местного художника нарисовать портрет женщины моей мечты. Она оказалась прекрасной коренной американкой по имени Линда.
В итоге я купил у нее дом, и вскоре после этого мы начали встречаться. Два года спустя она переехала ко мне. Ее портрет висит в нашей гостиной. С тех пор мы живем вместе.