Бог праотцов наших, взмолилась Ревекка мысленно, помоги мне! Дай мне сил, чтоб видеть и слышать его, относится к нему ровно и спокойно, не выдать себя ни словом, ни делом.
Кажется, совсем недавно она уже творила такую же молитву, только вот повод был, скорее уж, противоположный. Тогда ей важно было не показать больному своей любви. Теперь – ненависти.
Девушка поняла, что соскучилась по простой и размеренной жизни, без лишних забот и хлопот, с любимыми подругами, слугами, пациентами и родными. Где никуда не было нужно бежать, никого не нужно было так бояться.
Она уже в сотый раз пожалела о своем человеколюбивом решении тогда, ещё в Ашби, не садиться в носилки, но ехать верхом, а вместо себя положить раненного Айвенго. Ей стыдно было признаться даже самой себе, что решение это было продиктовано не одной лишь жалостью, но вполне понятным для девушки ее возраста желанием ощущать на лице свежий воздух и наслаждаться верховой ездой.
«Вот ты и донаслаждалась, дорогая», – едко укорила она себя.
Однако, время уже близилось к обеду, но Ревекка даже не успела позавтракать, и сейчас ощущала, помимо досады, жуткий голод.
Подкрепившись и усадив непоседливую Элию разбирать травы, она решила проверить состояние своего больного.
«В конце-то концов, сколько можно трусливо бегать от сложностей? И потом, она медик, он ее пациент, его жизнь в ее руках, может, это придаст ему сдержанности, а ей твердости?»
Уговаривая себя таким образом, Ревекка поднялась в комнату храмовника.
Тот удобно устроился на подушках и глядел на нее во все глаза.
- Проклятье, – пробормотал Буагильбер, жадно всматриваясь в лицо девушки, – вот уж не думал, что когда-то ещё увижу тебя, моя Царица Кармеля! Но как ты здесь оказалась? Неужели тебе стало жалко меня, так опозорившего собственное имя? Или же я интересен тебе, как сложный пациент?
Девушка подошла ближе и постаралась улыбнуться, как улыбнулась бы любому больному, вернувшемуся божьей волей с того света на этот. Улыбка получилась натянутой, но лучше этого ожидать было бы глупо.
- Дай мне руку, сэр рыцарь. Я собираюсь проверить твой пульс и понять, почему ты едва не покинул наш скорбный мир. Как ты себя чувствуешь?
- Благодарю тебя, прекрасная лилия долин, я здоров. – спокойный тон, которым рыцарь произнес эти слова, плохо подходил под весь его внешний вид. Он очень осунулся, загорелое лицо казалось серым и утомлённым. Резко обозначились скулы, а лёгкий румянец на них говорил о том, что лихорадка была далека от своего конца.
Еврейка крепко держала его запястье в своей руке, и даже этого лёгкого, ни к чему не обязывающего прикосновения было достаточно для того, чтоб его кровь быстрее побежала по жилам.
Меж тем, лицо ее стало серьезным и немного печальным.
- Сэр рыцарь, мне хотелось бы знать, были ли в вашем роду болезни сердца?
- Да, пожалуй, что и были – после недолгого раздумья согласился Бриан, – припоминаю, будто матушка моя перед смертью жаловалась на боли в груди. Но это было двадцать пять лет тому назад, возможно, что я забыл причину или же путаю.
- Ваше сердце бьётся сейчас неровно, оно нуждается в отдыхе и успокоении.
- О, вот этого я не могу ему дать – порывисто произнес храмовник, пытаясь приподняться с кровати, без особого, впрочем, успеха. – когда я гляжу на тебя, мое сердце бьётся в два раза быстрее, а при мысли о твоих поцелуях у меня кружится голова и горит в груди!
Против своей воли, Ревекка густо покраснела.
- Сэр рыцарь! Вы преувеличиваете! Это были не поцелуи, но попытка спасти вашу, не слишком-то ценимую вами, жизнь!!! И вообще, частично воздух в вас вдыхал ваш верный оруженосец.
Тут уж покраснел Болдуин, присутствовавший в комнате. Он в общих чертах рассказал рыцарю о произошедшем, но о некоторых моментах предпочел умолчать.
- Милая Ревекка,- продолжал Буагильбер с прежней горячностью, – знай, что я обязан тебе жизнью и отблагодарю тебя при первом же удобном случае.
- Давайте тогда начнем с того, что вы нас отпустите.
- Кого это нас? – удивлённо приподнял левую бровь рыцарь (правой не давал подняться шрам).
- Эээээ, господин – попытался вмешаться в разговор оруженосец, но хозяин жестом заставил его замолчать.
- Ах вот как, благородный Болдуин де Ойлей! – воскликнула еврейка. – вы ни словом не обмолвились о том, как подло вы поступили, привезя сюда и удерживая силой, меня и малолетних невинных детей.
- Каких детей? – ещё больше изумился Буагильбер.
Болдуин начал мямлить, что дескать, он вообще не знал, что делать…. в какой-то момент ему пришлось рассказать рыцарю все, до последней минуты.
Тот долго молчал, собираясь с силами, а потом... улыбнулся оруженосцу.
Ревекка видела и слышала смех храмовника, его крики и ругательства, выражение похоти на ее лице, стыда, раскаяния, злобы и ненависти. Но она ни разу не видела его улыбки. Человек жёсткий и суровый, ставший ещё упрямее и мрачнее из-за постигших его тяжких испытаний, он вообще улыбался редко, благо, и поводов особенно не было. А тут все его лицо словно осветилось на миг. Это выглядело так, как будто крохотная искорка, притаившаяся в уголке его рта, вдруг озарила его губы, глаза и щеки – мелькнула, просияла – и пропала, как не было.
- Болдуин, я благодарен тебе. Как только у меня появится возможность, я произведу тебя в рыцари. Ты сделал все, что было нужно, спас мне жизнь и не дал мне сгинуть в тоске и безнадежности.
- Господин, спасибо! – оруженосец встал на колени у кровати рыцаря, целуя (за неимением одежды на господине), край его одеяла.
Еврейка была возмущена, хоть и не удивлена.
- Хорошее же воспитание у рыцарей храма, как я погляжу! Похищение беззащитных женщины и детей считаются у вас достойным и благородным поступком. Интересно, так же ретиво вы защищали тот самый гроб господень, который, по слухам, так и не смогли отбить?
- Не богохульствуй, Ревекка, тебе это не идёт. – устало произнес храмовник. – Я благодарен своему оруженосцу за заботу о моем здоровье, не за методы, к которому ему пришлось – пришлось, о моя прелестная еврейка – прибегнуть. В конечном итоге он оказался прав. Что до детей – я отпущу их при первой же возможности, не причинив им никакого вреда, обещаю тебе. Ты ведь знаешь, что моим обещаниям можно верить?
- Так же, как защитил моего отца, хотя клялся в этом мне на стенах Торкилстона? – ядовито откликнулась девушка. – ты ни в чем не помог ему, а как громко сообщал о том, что уж слову-то своему никогда не изменял!
Буагильбер словно смутился, во всяком случае, он опустил свои лихорадочно блестевшие глаза. Но тут же поднял их и пристально посмотрел в глаза Ревекке.
- Ты права, дорогая моя пери, но в тот момент я должен был выбирать между твоим отцом и тобой. Как видишь, я сделал правильный выбор. Возможно, использовал при этом неудачные слова. Но в любом случае, я прошу простить меня сейчас.
- Так искренне, как жертва может простить своего палача? – еврейка повторила же свои слова, сказанные перед судом, всего несколько дней – ах, дней ли? Или лет? -назад.
- Просто прости. Сейчас я слаб, как новорожденный, и мне нужна твоя помощь. Но это не все. Мне хотелось бы, чтоб ты осталась со мной в роли моей возлюбленной, а не только преданного медика. В любом случае, я сейчас не могу отпустить тебя. Мои люди позаботятся о том, чтоб тебе было так хорошо, как только возможно. Подумай о моих словах, Ревекка. Господи, как же приятно произносить твое имя. Оно, точно сахар, придает сладость устам. Или это твой поцелуй жизни? – он немного насмешливо поглядел на девушку, пряча за ухмылкой слабость.
- Скорее уж, это сладость уст вашего оруженосца. Или вообще этого кота, – девушка не очень уместно нервно хихикнула.