Мик как-то незаметно стал тенью госпожи – выполнял все ее поручения и внимательно ловил каждое ее слово.
За день до их возвращения в Йорк во двор внезапно вбежал крупный бурый кот и горестно заорал перед домом.
- Живой, зверюга, – сказал Мик и отрекомендовал жителям Фамарсвилла кота как превосходного мышелова.
Но когда процессия уже отъехала в сторону Йорка, что-то большое и пушистое прыгнуло в закрытые носилки Ревекки. Так что сейчас кот ловил мышей уже в Йорке.
Кроме этого, какой-то неизвестный, не желающий открыть своего лица и имени человек, закутанный в плащ по самые глаза, передал Рейбену полторы тысячи крон. Деньги были сложены в красный бархатный кошель, кроме них там же лежала маленькая и неприметная записка, в которой по-арабски было написано “Аль мадафи” – “Защитник”.
Рейбен повертел записку в руках и выбросил ее, решив ничего не говорить госпоже. Но шустрый мальчишка увидел жест опекуна и подобрал обрывок пергамента позднее, передав его госпоже.
Ревекка увидела написанное и в ее памяти всплыло – ее ведут на суд, большой зал Темплстоу, ей страшно, хоть она и старается не подавать виду, и тут кто-то сует ей в руку такой же пергамент, на котором по-арабски написано ” Ас’аль аль мадафи” – ” проси защитника”. Бледное лицо храмовника, которому задал вопрос Лука Бомануар. Оно искажается, и он с трудом произносит “Письмена, письмена”.
Девушка зачем-то ещё раз осмотрела записку. Потом, сознавая что выглядит глупо, поднесла ее к лицу. Запах был… странный. Пахло пряностями.
Мик мрачно посмотрел госпоже в глаза. Он промолчал, но очень уж красноречиво, и Ревекка почувствовала, как ее лицо заливает краской и что-то ёкает в животе, как при сильном испуге.
Внезапно Ревекку захлестнула тоска. Долгими ночами она лежала без сна, вспоминая их с Буагильбером три недели. Страшными и сладкими были эти воспоминания. Его лицо, его запах, крепость его рук. Это чувство, когда в уголке губ его, кажется, промелькнула искорка, осветившая все лицо мгновенным светом. Его губы… даже в мечтах Ревекке не хотелось заходить столь далеко. Но тоска снедала ее все эти месяцы. Глупо было не обращать на это внимание.
Он всё-таки держал ее в плену, несмотря на кажущуюся свободу. Ее женское начало, которое прежде всегда было ей подконтрольно, теперь желало властвовать над ней.
Еврейка чувствовала, что сходит с ума. Окружающие заметили, что она изменилась. Спящие с ней в одной комнате служанки жаловались на то, что госпожа стонет и ворочается по ночам. Иной раз она вскакивала с кровати с воплем “Пожар!!!”. Исаак тихо изводился, про себя понимая, что здесь он ничем не может помочь. От предлагаемых им лекарей, знахарок и мудрецов Ревекка отказывалась, понимая, что вряд ли они дадут ей то, к чему так стремится ее сердце.
Намеки отца на необходимость начать выбирать себе достойного мужа, – а претенденты, конечно же, имелись, – девушка отметала, как неуместные.
- Госпожа, – все-таки не умолчал мальчишка – вы изводите себя и совершенно напрасно. Стоит вам только приказать....
– Приказать что?! – еврейка на миг потеряла над собой контроль и закричала в голос! Как ты вообще смеешь?! Кем ты себя возомнил, сопляк?! Шадханом (сводником)?!
Мик промолчал, справедливо полагая, что глупо спорить с разъяренной женщиной. Но тут уже не могла успокоиться Ревекка. Она впервые в жизни схватила мальчишку за край одежды и встряхнула, краем мысли отмечая, что сейчас она, верно, похожа на Буагильбера.
– Ты виноват в том, что его оруженосец похитил меня. Ты полез туда, куда нельзя было и сунул свой длинный нос в чужое и взрослое дело! А я.... я … плачу по счетам...– последнее она уже прошептала и залилась слезами.
Мик поклонился, позвал служанок и вышел, никем не замеченный. Смеркалось, моросил лёгкий дождь, предвестник осенних ливней. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, он дошел до огромного дуба, под ногами пузырилась грязь. Начал дуть ветер, но мальчик терпеливо ждал чего-то. Когда он почувствовал, что весьма замёрз и скоро будет вынужден вернуться в дом, от дуба отделился силуэт, ненамного темнее окружающего вечера. Он молча подошёл к Мику и поприветствовал того одними глазами.
- Господин – очень тихо сказал мальчишка.
– Что скажешь, малыш? – он говорил по саксонски.
В сгущающейся тьме Мик уловил очертания большого лука на плече говорившего.
- Она... тоскует. – наконец решился ответить он.
- Прекрасно. Наверняка и злится, а малыш? Сколько ударов розгой тебе досталось сегодня? – говорящий усмехнулся.
Мик почувствовал, что краснеет, хорошо еще, что тьма скрыла его чувства.
- Госпожа никого не бьёт! – запальчиво возразил он.
Потом он наклонился поближе к темному силуэту и что-то зашептал, но столь тихо, что услышать это можно было бы, лишь стоя к беседовавшим вплотную.
Дик Самострел, а это был именно он, принял из рук у мальчишки увесистый мешочек, ухмыльнулся и тяжело ступая, растворился во тьме. Мик с минуту смотрел ему вслед, тяжко вздыхая. Его мятежная детская душа требовала приключений, а разум, весьма практичный, как и подобает сыну его народа, противился им. Очутившийся тут же кот потерся о его ноги и заурчал, он тоже скучал, с тоской вспоминая уютную прецепторию и тамошних вкусных мышей.
Один из друзей Исаака, прослышав о странной меланхолии его дочери, предложил тому взять ее с собой в деловую поездку. Еврей долго колебался, но увидев, как сверкнули потускневшие было глаза дочери при такой новости, он решил, что большой беды не будет.
Ему нужно было встретить груз пряностей и тканей в порту Дувра. Дорога туда заняла несколько дней, но Исаак не поскупился на охрану, поездка была приятной и увлекательной. Большинство слуг остались в Йорке. Мик прощался с госпожой особенно долго и торжественно, а Элия по обыкновению лукаво улыбалась и напевала.
Стояла золотая пора, деревья уже сбросили большую часть своего пышного наряда, но солнце ещё немного грело, а под ногами был шуршащий лиственный ковёр.
Ночи были холодными, но на ночь они останавливались в уютных гостиницах при тавернах, и ни в чем не знали нужды.
Ревекка решила присоединиться к отцу и при оценке товара в порту. Она с любопытством выглядывала из носилок. Пахло пряностями и рыбой, дул тихий ветерок, небо казалось холодным и прозрачным, по воздуху летали маленькие паутинки. Девушка любила этот период года, когда ещё не слишком холодный, чистый воздух нёс запах моря и надвигающегося дождя. У нее было какое-то странное предчувствие, будто она что-то потеряет или произойдет какая-то досадная случайность.
Мимо проскакали несколько всадников, конь одного из них показался ей знакомым. Потом она заметил корабль, стоящий на причале и машинально прочитала написанное на боку название – “Защитник”.
Защитник! Сердце девушки заколотилось, как у пойманного зайца.
- Лали, – обратилась она к служанке, сидевшей в носилках рядом с ней, – поди узнай, куда плывет этот корабль.
- Слушаюсь, госпожа.
Время шло, а служанка не торопилась. Наконец послышались чьи-то шаги и Ревекка, не оборачиваясь, только сказала с коротким упрёком:
- Лали, что ж так долго. Я заждались уже. Так куда же направляется этот корабль?
- В Палестину, радость моя. А уж я-то как заждался!!
Девушка обернулась, ощущая себя как во сне – и жутковато, и хочется, чтоб подольше не кончалось. К голосу прилагался улыбающийся храмовник, нахально влезший в её носилки.
- Ты!!!! – только и смогла сказать она.
- – Я, отрицать не буду, – он ласково и с видимым удовольствием провел тыльной стороной своей ладони по ее щеке. – Ты соскучилась по мне, жизнь моя? По глазам вижу, что да!
- Буагильбер! Какой же ты наглый, надменный, самодовольный….
- Ага, и любимый. Я же говорил, что я даже хуже, чем ты думала. Так что, поедешь со мной?
- В Палестину?