— Дай Бог всем матерям таких сыновей! — вставила Брайна свое слово.
— Мой покойный отец никогда не рассчитывал арендаторов без всякого повода, — продолжал Авром, — и я этого не сделаю! И уверяю тебя, что еще сегодня ночью Симха увезет свою дочь в Плоцк. Ты будешь довольна?
Двойреле, не отвечая, начала быстро одеваться.
— Идем, Брайна, идем со мной! У меня только один сын!
— Успокойтесь, хозяйка. — Брайна обняла ее и стала целовать ей руки. — Где мы будем его искать?
— Зачем ты говоришь с ней? — обернулся Авром к Брайне. — Пусть идет! Пусть провалится вместе со своим сыном!
Двойреле прикусила губу, нервно обмотала голову шелковой шалью, схватила какой-то передник и, избегая смотреть мужу в глаза, обратилась к Брайне:
— Идешь? Не то я одна пойду!
— Конечно, иду! Что ж я — оставлю хозяйку одну?
Когда женщины были уже у дверей, Авром всплеснул руками:
— Что тут происходит? Я, кажется, имею право сказать свое слово. Мордхе — мой сын, как и твой! Но должно же это…
Одним прыжком он загородил им дорогу.
— Ты не пойдешь, слышишь, Двойреле! Будь я не я, если ты с места тронешься!.. Чего ты плачешь? Черт его не возьмет! Я сам пойду за милым сынком! Ты довольна?
Когда Авром вышел, Брайна подвела Двойреле к кровати:
— Хозяин кричит потому, что у него такая привычка, но поверьте мне — душа у него болит так же, как у вас!
Двойреле прижалась головой к Брайне и разрыдалась, как дитя.
Мордхе несколько раз пытался проснуться, сознавая во сне, что ему нужно бежать к Рохеле, что она его ждет. Но от холода он окоченел так, будто примерз к земле. В конце концов он вскрикнул от горечи и проснулся.
Светало. Все вокруг окутала серая пелена. Только на востоке небо прояснилось, и уже золотились верхушки деревьев.
Дрожа от холода, Мордхе поглубже зарылся в сено. Уверенный, что не уснет больше, он хотел только полежать немного с закрытыми глазами, но чувствовал, как глаза слипаются, а все кругом плывет и теряет очертания.
— Ты только посмотри! Только посмотри! Небосвод открывается… Вот престол… Кто сидит на нем?.. Голубая пена спускается сверху и укутывает меня… Серафимы хлопают огненными крылами и кричат, обратившись лицами один к другому: «Свят! Свят! Свят!»… От их крика содрогаются деревья, падают и загораются. Густой дым окутывает меня и душит… Что это? Рука? Какая большая… Отец небесный! Эта рука держит уголь огненный!.. Она ложится на меня как раскаленная гора. Ой, мои губы!.. Я слышу голос: Огонь очищает от грехов… Огонь очищает от грехов…
— Что там синеет?.. Лес? Кто идет?.. Борода горит… Кого ведет?.. Кого?.. Рохеле?.. Отец потащил ее за косы домой… Да, это Рохеле… она мне улыбается… Кто там еще идет? А, это реб Иче!..
— Да, это я, Мордхе, ты мне и нужен… Идем, Мессия ждет нас… Он ведет твою невесту… Как сказано в Писании: «Пришло время, чтобы муж взял свою невесту…»
— Ребе, где Мессия?
— Вон стоит… С огненной бородой… С рогами…
— А я думал, что у Мессии черная борода…
— Да, сын мой, ты прав… У Мессии, сына Давидова, — черная борода… Это же Мессия — сын Йосефа…
Мордхе шел с реб Иче, чувствуя, как что-то пылает в нем, жжет, проникает в его кровь. От великой радости он даже задрожал… Он вдруг вспомнил, что Мессия, сын Йосефа, обязательно должен погибнуть. Ему стало его очень жалко, и он расплакался.
— Что ты плачешь? Еврей должен всегда быть веселым… К тому же ты идешь встретить свою невесту…
— Я грешен, ребе… Как я могу предстать перед Мессией?..
— Сними башмаки…
Мордхе некоторое время с недоумением смотрел на свои босые ноги, не понимая, что от него хочет реб Иче, и наконец пробормотал:
— Я и так хожу босым…
— Если ты в этом уверен, то пойдем!
Мордхе еще громче разрыдался:
— Я вчера ударил еврея… Отца Рохеле… Я порывался избить собственного отца… Я грешен…
— Не бойся, Мордхе… Он весь — милосердие… Вставай, твоя невеста ждет тебя! Как сказано в Писании: «Вот Я посылаю вам Элияу-пророка, и он воздаст за заслуги отцов сыновьям…»
— А что будет с Мессией, сыном Йосефа?
— Он погибнет…
Мордхе ощутил боль, он развел в стороны руки и всхлипнул:
— Ребе!.. Ребе!..
— Слезы очищают от грехов… Слезы очищают от грехов…
Взволнованный Мордхе проснулся и остался сидеть на сене. Все кругом, как и раньше, было окутано мглой. Он был готов поклясться, что не спал, а только закрыл на минуту глаза, но в то же время был уверен, что произошло что-то важное, и тщетно старался вспомнить свой сон. Мордхе чувствовал, что последнее слово его сна буквально вертится у него на языке, хоть руками его хватай. Он был уверен, что, если вспомнит это последнее слово, сумеет вспомнить и разгадать весь сон. Поэтому он сидел и придумывал слова, но настоящее слово, как назло, так и не пришло ему на ум.