С досады он сплюнул и осмотрелся. Было заметно, что ночью шел дождь. Мордхе поискал, где бы умыться, но ничего не нашел и босиком, как и пришел, побежал к арендатору.
По дороге Мордхе вспомнил, как отец бил его в присутствии Рохеле, и ему сделалось тошно. Стало казаться, что не он бежит, а кто-то его запряг и погоняет сзади, а он, Мордхе, скачет, как молодой конь, по пням и рытвинам. Юноша вдруг почувствовал боль в груди, которая усиливалась с каждым шагом, приближающим его к дому арендатора.
Под горой у колодца Мордхе остановился. Осмотрел свои босые искалеченные ступни, стесняясь в таком виде показаться Рохеле, только обмыл их. Больше он ничего не мог сделать. Он молил Бога, чтоб ему не застать арендатора, который по утрам обычно уезжал в город с молоком.
Коровы мычали в хлевах: их тянуло в поле.
Тихо крался Мордхе меж деревьев. С бьющимся от радости сердцем он еще издали заметил, что телеги нет, и вдруг, сам не понимая почему, еще сильнее ощутил тоску.
Подойдя ближе к дому, он нашел двери и ставни запертыми. Мордхе постучал в окно, но никто не ответил. Он с силой стукнул несколько раз в дверь, прислушался. Ему показалось, что он слышит шаги; никто, однако, не вышел. Мордхе стучал долго, умолял Рохеле ответить ему, показать свое бледное лицо, черные косы, глаза… Никто не отвечал. Он взломал ставни: окно было раскрыто, как ночью. Комната стояла пустая, только постель у окна была смята.
Разбитый, измученный, Мордхе опустился на порог дома, вытер пот со лба, схватился обеими руками за голову и огляделся, словно чего-то ища. Вдруг он заметил, что место, где стояла телега, сухое, — и ему все стало ясно. Он посмотрел на солнце: было примерно пять часов утра.
Уверенный, сам не зная почему, что дождь перестал идти около четырех, Мордхе решил тотчас же оседлать белую лошадь, чтобы настичь Рохеле на полдороге.
Он забыл, где находится, сидел на пороге, сжимал руками голову и строил планы. Вот он тихо входит в конюшню, выводит оседланного коня и во весь дух скачет лесом. Лошадь мчится через рытвины, заборы, несется, как дьявол, прорезает лес, летит по шоссе. Издали уже видна тележка, запряженная одной лошадью. Арендатор замечает Мордхе, быстрее гонит лошадь, и Мордхе тоже нагибается к лошади, гладит ей шею, гриву… Лошадь вскидывает то передние, то задние ноги, а Рохеле, заплаканная, рвется к нему. Еще один скачок…
Раздалось щелканье кнута. Мордхе вздрогнул, оглянулся и увидел, что Вацек выгоняет коров из хлева.
Мордхе поднялся, хотел подойти к Вацеку, но увидел отца, стоявшего в сдвинутой набок шапке и пристально на него смотревшего. Мгновение они смотрели друг на друга. У Мордхе заныло сердце. Он пошатнулся, переступил с ноги на ногу и опять опустился на порог. И хотя он был убежден, что отец к нему не подойдет, не заговорит с ним, он все-таки трясся от страха и ждал чего-то, затаив дыхание.
Вацек щелкал кнутом, подгоняя тут корову, там бычка, ругался и гнал их на луг. Из-за леса все слабее доносилось щелканье его кнута, потом оно вовсе стихло, но в ушах все еще стояло мычание коров, а в воздухе висел их вкусный запах.
Старый Авром стоял и смотрел, как уходят коровы, потом надвинул шапку на глаза, словно на что-то решившись, махнул рукой, опустил голову и, не оглядываясь, медленно двинулся к лесу.
Мордхе чувствовал, что его душат слезы. Он бы многое теперь отдал за то, чтобы отец заговорил с ним, отругал, избил его. Ему было невыносимо стыдно. Все его существо тянулось к отцу. Ему хотелось броситься к ногам старика и с плачем просить прощения. Он видел, как отец с опущенной головой и не слишком уверенно двигался меж деревьев. Того и гляди упадет… У Мордхе сжалось сердце, он вскочил, пробежал несколько шагов, почувствовал, что ноги у него подкашиваются, и, разбитый, голодный, поплелся обратно к окошку Рохеле. Одним прыжком очутился в комнате. Голод гнал его в кухню. Там он открыл шкафчик, вынул глиняный горшок с простоквашей и булку испеченную из ржаной муки, смешанной с картошкой. Прерывисто дыша, он отламывал куски хлеба, глотал, как голодный зверь, не разжевывая, и запивал простоквашей. Он вспомнил, что ест, не помолившись, но был так поглощен едой, что его ничто не трогало. Потом он выпил ковш воды и почувствовал себя легко. Он пританцовывал, словно отправился на гулянку. Наконец он ощутил приятную усталость во всех членах. Тоска с новой остротой резанула его. Ему хотелось и обнять эти стены, и лезть на них.