Седюк слушал Назарова с возрастающим раздражением. Все, что говорил Назаров, было верно, он, как и Седюк, заботился о будущей работе завода, было понятно, что он много думает об этом и тревожится. Но от его гладких фраз исходило такое равнодушие к существу дела и такая забота о себе, о своем авторитете, о своем благополучии, что Седюку стало тошно. Он сказал, не сдерживаясь:
— Знаешь, Николай Петрович, агитировать меня за Лесина не нужно. Если я правильно понял, Дебрев собирается влепить Лесину строгача за нераспорядительность, но о снятии с работы речи нет.
— Вот если так, это хорошо, — обрадовался Назаров. — Против выговора я не возражаю, в некоторых случаях помогает. Теперь другой вопрос — нужно нам с тобой поговорить по душам. Думал я, что ты с утра заглянешь ко мне, побеседуем, но раз ты занялся сразу другими делами, я сам пришел — я не гордый. Вот вчера мы вроде немного поспорили, это, конечно, понятно: ты только что приехал, не осмотрелся, даже о назначении своем не знал. Но если посмотреть со стороны, получилось не очень хорошо: два руководителя завода на ответственном собрании вдруг заспорили по пустякам, один говорит одно, другой — тут же другое. Поэтому впредь я предлагаю заранее согласовывать между собой все основные вопросы.
«Боишься конкуренции и подрыва авторитета», — подумал Седюк и вслух сказал:
— Знаешь, Николай Петрович, я не кабинетный работник, бегать согласовывать каждый пустяк не в моих привычках. Да и неосуществимо это. Завтра, например, я буду здесь, в проектном отделе, — придется рассмотреть десятки чертежей, решить десятки вопросов, дать десятки ответов. Как я смогу все это согласовать с тобой? Если мы с тобой крупно разойдемся во мнении и действия наши будут противоречивы, Сильченко с Дебревым разберутся и поправят одного из нас. Но не думаю, чтобы наши поступки были противоположны и несовместимы.
— Так ты не хочешь согласованной работы? — в голосе Назарова уже не было прежней мягкости, он с трудом сдерживал нетерпение.
— Против согласованной работы не возражаю нисколько, но каждую мелочь к тебе на согласование не понесу.
— Я думаю, что выступление единым фронтом…
— Выступление единым фронтом нужно там, где кругом враги. Фронт держат против неприятеля, а не против своих. Для всех пуск медного завода такое же кровное дело, как и для нас с тобой. При чем здесь единый фронт?
— Мы с тобой руководители завода, — сказал Назаров, хмуря брови. — От того, сработаемся ли мы с тобой, зависит очень многое.
— Я собираюсь работать не покладая рук, днем и ночью. А удастся ли мне с кем-нибудь сработаться — дело второстепенное. Я не буду подменять работу мелкой дипломатией.
В глазах Седюка светилось веселое упорство, похоже, он радовался этому странному разговору. Назаров оглянулся — Телехова не было, но другие проектанты прислушивались к их спору. Назаров придвинулся ближе и сказал примирительно:
— Я тебя не неволю докладывать мне каждый твой шаг. Но напрасных столкновений и смешивания функций мы должны избегать. Мне вот в отделе кадров говорили, что днем заходил ты, читал список назначений по медеплавильному и вслух отпускал разные шуточки и нетактичные замечания. Сейчас меня встречает Караматин, говорит: «Молодец ваш главный инженер, дельный план предложил, не правда ли?» Я не возражаю, молодец — так молодец, но мне все же обидно: другие знают о планах моего главного инженера, а я, которого это более всего касается, ничего не знаю.
Седюк засмеялся. Настороженно следивший за ним Назаров сразу понял, что этим смехом он извиняется за то, что переборщил. Седюк в самом деле сказал:
— Тут ты, пожалуй, прав: размещение кадров — это в первую очередь твое дело, мне при посторонних подшучивать не следовало. Но все-таки много ты напутал: Романова, например, старого практика, загнал в проектанты, а какого-то Казина, человека с четырехклассным образованием, поставил начальником электрофильтров.
— Насчет Романова не спорю, я сам подумывал, куда бы его сунуть, — согласился Назаров. — А Казин на месте: старый хозяйственник, биография хорошая.
— Да пойми ты, чудак человек, — с досадой сказал Седюк, — ведь ему с четырьмя классами нечего делать на электрофильтрах, придется в помощники ему хорошего инженера ставить! Он же пустое место. Любого другого поставлю, а не его.
Назаров возразил:
— Думаешь, я не знаю, что не все назначения хороши? Приходится идти на это. Приезжает масса эвакуированных, в прошлом крупные должности занимали, не могу я мальчишек ставить над ними. Дебрев к людям подозрителен, сделай все по-своему — хлопот не оберешься.
— Меня партия сюда послала, чтоб я дал фронту металл, — сказал Седюк. — Вот это и есть главное и для нас с тобой и для Дебрева. Людей надо ставить тех, от которых больше толку. Так ты что же, хочешь с планом моим познакомиться?
Седюк рассказал Назарову о своих спорах в проектном отделе, о том, как он пришел к мысли расширить опытный цех и поставить там исследование технологического процесса будущего завода И как уговорил Киреева пойти на это. Заодно он вспомнил о нганасанах.
— По-моему, надо освободить их от земляных работ, это вправду им трудно, — сказал он, улыбаясь. — Давай направим их в опытный цех, пусть обучаются у агрегатов.
Назаров сразу на все согласился.
— Насчет нганасан — хорошо, — сказал он С видимым облегчением. — Эта чертова девка такой трезвон подняла! Ты учти при обращении с ней — она живет в квартире Дебрева, может каждый день жаловаться ему запросто.
— Уже учел, — рассмеялся Седюк.
Он стал собираться домой. Назаров вышел вместе с ним на улицу.
— Колючий ты человек, Михаил Тарасович, — сказал он, вздохнув. — Везде ищешь подвоха, а ведь я с тобой запросто. Ну как не условиться, например, о завтрашнем совещании? Строители, несомненно, встанут на дыбы. Давай сделаем так: я выступлю не сразу после твоего доклада, а после Лесина. Он начнет артачиться, а я его разгромлю.
— Ладно, — согласился Седюк. Ему было все равно.
18
На другое утро Караматина пришла в проектный отдел ровно в десять. Седюк вручил ей обещанные программы, над которыми сидел до двух часов ночи, и поздравил с благополучным поворотом судьбы ее нганасан и саха. Он разрешил себе разговаривать ровно столько, сколько требовали дела, и сослался на занятость. Караматина так была обрадована его сообщением, что не обиделась на слишком короткий разговор, хотя поговорить ей, видимо, хотелось.
День у Седюка прошел суматошливо, в беготне из проектного отдела в опытный цех и обратно. Незадолго до совещания Седюку позвонила секретарша Дебрева:
— Зайдите к Валентину Павловичу.
Дебрев, проминая затекшие ноги, ходил по дорожке.
— Ну как, был в отделе кадров? — спросил он, подавая широкую, пухлую руку. — Я просил тебя ознакомиться со списком назначений. Мне назначения Назарова не все нравятся. Разные люди приезжают к нам, к каждому нужно присмотреться, а Назаров судит по анкете: записанных грехов нет — значит, человек хороший.
— Так ведь и я пока сужу о людях только по анкетам. Я еще никого не знаю. Так же могу ошибиться, как и он.
— А вы не ошибайтесь, — сказал Дебрев. — В нынешних архитрудных условиях отнято у нас право на ошибки, понятно? Большие последствия у каждого маленького просчета… А насчет того, как ускорить планировку площадки, думал?
— Думал, конечно. Но ничего нового не придумал.
— И я думал. Появились кое-какие соображения по организации труда, надеюсь, станет лучше. Только все это не то, не то — требуются крупные, радикальные меры. Сам знаю, что будем предлагать не то, — просто бесит!..