А затем, как показалось ему — спустя целую вечность, труба тихо проплыла мимо Зеленского и стала подвигаться к котлу. Около нее, подпрыгивая на небрежно брошенных на перекрытия досках, сновали люди. Зеленский сорвал с головы шапку и, мгновенно окутавшись густым паром, вытер мокрые волосы и лоб. «Так люди седеют в один час!» — подумал он с облегчением. Он пошел вслед за остальными. Самое страшное кончилось. Если бы труба сорвалась сейчас, она рухнула бы на голую скалу, прикрытую снегом, в крайнем случае — на груду монтажных материалов. Еще несколько тревожных минут прошло, когда трубу выворачивали из горизонтального положения в вертикальное. Потом к Зеленскому подошел сияющий, ликующий Лешкович.
— Ну, что скажешь? — крикнул он. — Лихо, никто не подкопается, лихо!
Зеленский с изумлением смотрел на Лешковича. Ему казалось, что он впервые видит это подвижное, румяное лицо — на нем было только удовлетворение, ничего, кроме удовлетворения и гордости.
— Неужели ты не боялся? — крикнул Зеленский. — Ведь внизу люди, машины… все возможно на таком морозе. Поверишь, я стоял в стороне и обливался потом от волнения.
— Нашел на что тратить пот! — презрительно буркнул Лешкович. — Я же тебе показывал предварительные расчеты: мы исходили из морозов в пятьдесят пять градусов, взяли тройной запас прочности. Этого было вполне достаточно. Математика, как всегда, торжествует.
Но Зеленский как будто забыл, что он такой же инженер, как и Лешкович, он был еще во власти испытанного им потрясения. Он снова посмотрел на машинный зал и, содрогнувшись от того, что могло произойти, если бы они ошиблись, настойчиво продолжал:
— Я понимаю, расчет правильный. Но вот если бы не было наших особых условий — ну, войны, сроков и прочего, — ты пошел бы на это? Только честно, Валерьян, честно!
Лешкович неожиданно рассердился. — Убирайся к чертовой бабушке! — заорал он. — Слышишь? Немедленно проваливай! Чего пристаешь с глупостями?..
10
С Непомнящим происходили важные перемены. Он открыл, что в нынешних трудных условиях работать много интереснее, чем отлынивать от работы. Больше всего в мире он боялся скуки, а сейчас выходило, что лениться попросту скучно. Самые остроумные его шутки часто вызывали не смех, а раздражение — его не стесняясь называли трепачом. Если же он сообщал, какие ему удалось достать реактивы и материалы, его слушали почти с уважением. Непомнящий, раньше судивший о людях по их умению быстро сочетать слова и бойко их произносить и на этом основании относящийся к самому себе с любовью и восхищением, вдруг стал понимать, что играет мелкую и, пожалуй, жалкую роль.
Было и еще одно обстоятельство. Теперь вся его жизнь распадалась на две неравные части — до великой пурги и после нее. О чем бы он ни говорил, он сворачивал на пургу. Он не забыл, как валялся в снегу и погибал, но это казалось ему неважным по сравнению с тем, что было после.
— Все дело было в простой неожиданности, — утверждал он. — Я сразу перешагнул из уютной комнаты с водопроводом и электрическим освещением в девятый круг Дантова ада. Вы, кстати, знаете, что такое Дантов ад? Это солидное промышленное предприятие по изготовлению мучений, там имеется цех великих грешников, сероплавильное отделение для мелких путаников, лаборатория новых пыток. Заводы, производящие муки, расположены по берегам трех рек — Ахерона, Стикса и Коцита. Входная вахта возведена сразу за болотистой Летой. В центре этой обширной площадки смонтирован Люцифер, работающий в аду в должности главного вентилятора, — он навевает на голых грешников снежную пургу движением своих широких крыл. И вот я промчался по всему ледяному Коциту, от его хвоста до устья, и Люцифер ничего не мог мне поделать — через час я сам три раза выходил навстречу ветру и смеялся ему в рожу.
Это новое чувство уважения к себе сказывалось во всем. Раньше он ходил в учебный комбинат со скукой и, хотя быстро схватывал объяснения лекторов, ничего не знал, так как еще быстрее все забывал. А сейчас ему обидно было плестись в хвосте, и он легко занял первое место в своей группе. Он познакомился со всеми электриками площадки, а главный энергетик завода, болезненный, но знающий человек, читавший у них в группе курс электрических машин, очень привязался к нему. И никто — в том числе и сам Непомнящий — ничуть не удивился, когда приказом по медеплавильному заводу Непомнящий был назначен заведующим третьей аккумуляторной подстанцией.
Чистое, светлое помещение незаконченной подстанции сразу пленило сердце Непомнящего.
Он пришел обозревать свои новые владения вместе с верным Мартыном. Их сопровождал тощий и робкий прораб по монтажу электроустановок, измученный вечными придирками приемщиков. Непомнящий с ходу определил его характер.
— Можете информировать меня по всем вопросам монтажа подстанции, товарищ Лесин не возражает против того, чтобы все это мне предварительно докладывалось, — высокомерно сообщил Непомнящий прорабу.
Встревоженный прораб из кожи лез, представляя все в лучшем свете. Он показывал стены, бетонированные, но еще не застланные полы, щиты, аппаратуру. Непомнящий слушал его со скучающим и рассеянным видом, потом зевнул и кивком головы остановил объяснения.
— В основном мне ясно, — сказал он величественно. — Схема простая, и работа не пыльная. Если вы сделаете все, что обещаете, то будет просто недурно.
Конечно, в вашем монтаже имеются многие серьезные недостатки, но ведь и на солнце встречаются пятна.
— Простите, товарищ Непомнящий, какие недостатки вы обнаружили в монтаже? — осмелился опросить прораб.
— Многие, — строго пояснил Непомнящий. — Разве вам незнаком технический язык? Я повторяю — многие серьезные недостатки. Теперь понятно?
Прораб почтительно молчал.
После его ухода Непомнящий развалился на скамье и восхищенно оглядел стены.
— Мне здесь нравится, — сказал он Мартыну. — Помещение пусто и чисто, как сердце девушки. Я уже наметил ведущую точку для кипятильника. В вопросах эксплуатации оборудования хорошо приготовленный чай играет существенную роль. Но, по-моему, здесь все придумано однобоко. Вот целая панель уставлена лампочками, а сзади панели монтируются сирены. Дежурного на подстанции непрерывно атакуют световыми сигналами, звонками, воплями, ревом — и все это для того, чтобы сообщить ему, что делается с конвертерами в цехе. А о том, что делается с ним самим, никто не знает. У него, может быть, болит сердце, душа разрывается на части, в аккумуляторах взорвался газ, начался пожар на подстанции — и на все случаи жизни только одна телефонная трубка.
— А вы сделайте встречную сигнализацию в цех, Игорь Маркович, — посоветовал Мартын. — Хотя вряд ли проектный отдел согласится переделывать чертежи, — прибавил он с сомнением.
Непомнящему предложение Мартына понравилось.
— Чихал я на проектный отдел! — заявил он вдохновенно. — Сейчас мы с тобой пойдем к Газарину, он набросает мне схему сигнализации, и я вручу ее прорабу. Прораб у меня на крючке. Заметил, как он вертелся, когда я критиковал технические недостатки монтажа? Мартын, какое сегодня число?
— Двадцать второе декабря.
— Я всегда замечал, что гениальные идеи приходят только по четным числам, — сказал Непомнящий.
— Этот день и так особенный. Сегодня самый короткий день и самая длинная ночь в году. У нас в Сибири говорят: «Спиридон на повороте — солнце на лето, зима на мороз, медведь на левый бок».
Перед уходом Непомнящий и Мартын прошлись по цеху. Сорокаметровые стены плавильного цеха были уже выведены, заканчивался монтаж перекрытий и сборка крыши. Огромное помещение казалось еще больше оттого, что было пустынно — еще ни один агрегат не был смонтирован. Стены побелели от осевшего на них инея и льда. Несколько крупных ламп и два прожектора боролись с морозным туманом, густо заполнившим все помещение. Слышался тяжкий грохот — две бетономешалки смешивали цемент с гравием и щебнем. В цехе было много рабочих. Строители устанавливали в котлованы арматуру, плотники сшивали опалубку, сварщики варили конструкции.