Всё так, Кузьма?
– Всё правильно, начальник. Лучше не скажешь.
Андрейка Рязанцев нравился Маштакову. Способный парень! Если не обломают его, путёвый опер из него получится.
Всего год работает, а освоил многое, другому за пятилетку не научиться. Отрадно, что к старшим товарищам всегда прислушивается. Перенимает опыт. Это Михины, конечно, были ноу-хау за пятьдесят первую статью Конституции и за предупреждение о необходимости прекратить вести образ жизни непотребный.
Для своего начальства и для прокурора надзирающего изобретённые. А то возьмутся проверять дела – приостановленное уголовное – у следователя, для которого протокол допроса и пишется, в криминальной милиции ОПД затребуют, в которое копия протокола этого подошьётся, и спросят грозно: «Почему при расследовании уголовных дел не устанавливаются места изготовления и сбыта суррогатов алкоголя?». А тут, пожалуйста, выяснялись эти вопросы, но гражданин Российской Федерации воспользовался своим конституционным правом не свидетельствовать против себя и близких родственников. И профилактическая работа присутствует, гражданин официально предупреждён офицером милиции.
Конечно, из Кузьмы этого можно было в два счёта вытрясти данные самогонщиц. И безо всякого мордобоя. Достаточно пригрозить ему, мол, посадим на «сутки»[27] такого-то тяжёлого, всё расскажешь. Но чего дальше делать с этими самогонщицами?
Самих же и заставят отрабатывать. А когда?
Кузьма закончил подписание протокола. Извилистые каракули его, похожие на кардиограмму, заняли половину листа.
– Ну я пошёл, начальник?
– Ку-уда?! – поднял на него палец работящий Андрейка. – У нас с тобой ещё три эпизода. По каждому отдельно допросимся!
Вот он – прогресс научно-технический. Сколько бы раньше Рязанцеву времени понадобилось, чтобы четыре протокола допроса от руки написать? Пускай, по двадцать минут на каждый, с одним перекуром. Часа два верных? А на компьютере – чик-чик, переделает он сейчас в установочных данных время допроса, номер дела уголовного, а в самом тексте – предложения о дате нападения и фамилию терпилы[28]. Застучит, завоет, защёлкает принтер, вылезет из него серый листок с почти ровными строчками. Так всё написано, Кузьма? Лучше не скажешь, начальник…
И самое главное, никакой прокурор, даже Коваленко Виктор Петрович не придерётся. Ни одного нарушения УПК РСФСР[29]! И в делах бумаг прибудет и у следака, и у опера.
Порадовался Маштаков за смышленого Рязанцева, домой прозвонился. Проверил, проснулась ли Дашка, которая в этом году во вторую смену пошла. Сейчас вечерами светло ещё. Но скоро рано темнеть будет. Хоть и рядом школа Дашкина от дома, за углом, можно сказать, а встречать придётся. Много всякой шпаны у них на районе развелось. Рабочий район, Эстакада называется. Превратившийся за годы демократии в форменное гетто. Выбираться надо оттуда, в центр переезжать, да где денег взять?
Миху вдруг озарило. При сопоставлении данных о делах, приостановленных производством и направленных в суд в этом месяце, практически яблоко ньютоново ему на голову упало.
Почему это, интересно, Афанасьеву грабёж вменили? Потерпевший же до сих пор лечится амбулаторно, второй месяц.
Позавчера его Маштаков к следователю вытаскивал, с делом знакомиться, мужик брюзжал: «Мне на приём к шестнадцати тридцати в поликлинику железнодорожную!» Там даже не лёгкий вред, там средней тяжести вылезет, к бабке не ходи. Значитца, разбой злодею Афанасьеву надо вменять, вторую часть. Преступнику – статью от семи до двенадцати, а розыску – преступление особо тяжкое раскрытое. И тогда получается, три разбоя раскрыты в августе месяце, а не два. Три всегда лучше, чем два!
На этой оптимистической ноте Миха побежал в следственный отдел. К следователю Шишкиной, заканчивающей дело по Серёге Афанасьеву.
Шишкина пребывала в трансе. Поделилась с Маштаковым своей бедой.
– Представляешь, из-за одной буковки вернул! Смотри, квалифицирующий признак расписан… По предварительному сговору группой лиц! Я ему говорю, давайте подставлю, никто не заметит… Или перепредъявлю задним числом… С адвокатами договорюсь… Козё-ол рыжий!
Миха посочувствовал Маше, которая даже зарёванная и злая оставалась симпатичной. Не переходя на личности, поругал прокуратуру. Помнил, что с Машей этой ему детей не крестить. Сейчас, поддакивая, скажешь про зампрокурора злое слово, пусть даже и заслуженное, а завтра сама же Машенька и сольёт ему под сурдинку. «Виктор Петрович, а Маштаков называл вас земляным червяком!»[30]