— Можно сказать, успешно, Рой. Ты, надеюсь, согласишься. В порту я случайно заметил «Атению». Мы в очень хороших отношениях с капитаном, я зашел повидаться. Он тоже обрадовался и в итоге пригласил нас обоих пойти с ним — Греция, Сицилия, и назад в Хайфу — всего десять дней. Что ты на это скажешь?
— Вот это да, папа! Когда едем?
— Можно уехать в Хайфу в воскресенье…
Рой щелкнул пальцами.
— Вот… я кое о чем вспомнил.
— В чем дело? У тебя экзамен?
— Нет, у нас в это время как раз перерыв. Но мне понадобится паспорт, да?
— Конечно. В чем дело, ты его потерял?
— Я его не терял, — и он рассказал, что произошло.
— Они его потеряли — один из этих твердолобых копов куда-то засунул его, — добавил он с негодованием. — И если они отправили его сегодня, я не получу его завтра, потому что это шабат, а в шабат почта не работает. И даже если он придет в воскресенье, я не получу его до полудня, потому что мою почту приносят в это время.
— Я думаю, что ты не получишь его и в воскресенье, — медленно произнес отец.
— Почему нет?
— Потому что… потому что, хотя в здешней полиции может быть куча растяп, даже твердолобых копов, как ты их называешь, но с паспортами они никогда не делают ошибок — кроме преднамеренных.
— Что ты имеешь в виду? — Рой забеспокоился.
— Тебя допрашивали в понедельник? Во вторник?
— Во вторник.
— Хорошо, сегодня пятница. Прошло четыре дня, и ты все еще не получил его. Думаю, они арестовали твой паспорт. И в такой стране как эта, окруженной врагами, ты все равно что в тюрьме. Ты не можешь поехать никуда, даже в гостиницу в другом городе. И они могут арестовать тебя в любое время, когда захотят. Почему ты не пошел туда, когда паспорт не пришел по почте?
— Я ходил. Я был там сегодня утром. Никто ничего не знает. А когда хотел пойти к этому инспектору, тому, в кипе, — мне сказали, что он ушел и уже не вернется.
— Этого-то я и боялся, — пробормотал Дэн.
— Но, конечно, — сказал рабби, — если вы пойдете к здешнему американскому консулу…
— Нет, думаю, не стоит. Возможно, в воскресенье я съезжу в Тель-Авив и зайду в посольство.
— Но будет слишком поздно…
— Будут другие возможности. Может быть, в его следующий рейс.
На улице Дэн умышленно увел разговор от темы полиции и паспортов.
— Как тебе понравился вечер?
— Все было отлично. Рабби мне понравился.
— Ты только и делал, что без конца спорил с ним.
— Не имеет значения. Он же не поддакивал мне, как учителя в Штатах, которые вечно стараются ко всем подлизаться. Ты знаешь эти штуки: «Это хороший вопрос» или «Стедман сделал очень интересное замечание». Я спорил с ним, а не выслушивал, что правильно, а что нет. Мы спорили на равных.
Они дошли до того места, где пора было расходиться.
— Э-э, Рой, насчет паспорта, не волнуйся об этом. Возможно, я поеду в Тель-Авив завтра.
— Но завтра шабат. Тебе придется взять такси. Это будет стоить около пятидесяти лир.
— Да, но обратно поеду на маршрутке или на автобусе, а это всего три с половиной.
Пока Рой устало брел домой, останавливаясь и поднимая большой палец всякий раз, когда слышал шум машины, он прокрутил в голове все с начала. Если инспектор подозревает, что он действительно причастен к убийству, почему тогда обращался с ним так любезно? Почему не допросил более подробно? С другой стороны, если допрос был таким, как казался, зачем было так тщательно проверять паспорт? Возможно, отец прав, и они на самом деле арестовали его паспорт; но тогда почему нельзя просто пойти в американское консульство в Иерусалиме и заставить их вернуть его? Почему отец считает необходимым ехать в посольство, в Тель-Авив? И в шабат? Только для того, чтобы ускорить дело и успеть на рейс? До воскресенья посольство все равно ничего не сможет сделать, а к тому времени будет слишком поздно. Но тогда зачем было говорить, чтобы он не волноваться? Если действительно нет ничего, о чем стоит волноваться, почему он собирается ехать в Тель-Авив в шабат? А если есть, почему не сказать прямо? Он что, считает его ребенком, которому нельзя сказать правду?
И тут Рой действительно начал волноваться.
Глава XXXV
— Это совершенно неофициальный разговор, рабби, — сказал Марти Дрекслер. — Мы хотим, чтобы это было ясно с самого начала. Так ведь, Берт?