Только когда на заре угольно-черный ковш ночи начал опрокидываться, Джон приблизился к убежищу. Покрытый грязью и синяками, с волосами, слипшимися от крови, он наконец в изнеможении остановился на краю источника. Спускаясь к огромной чаше, он вспугнул стайку водяных голубей, которые, тревожно воркуя, принялись летать вокруг него широкими неровными кругами. Изнемогая от усталости и едва не плача от облегчения, он подъехал к берегу и вдоль кромки воды добрался до входа в пещеру. Последним усилием втащил мотоцикл внутрь. Оставалось еще одно дело.
Снова выйдя наружу, Джон поднял эвкалиптовую ветку и, шагая от края зарослей назад, тщательно замел следы мотоцикла. Потом вернулся в черноту пещеры и обессиленно свалился на землю.
Теперь он был в безопасности.
Он это знал.
Осторожно вытянувшись, Джон улегся поудобнее, оберегая поврежденное плечо, и расслабился.
Здесь его никто не найдет. Если он и усвоил что-нибудь из рассказов Дасти, услышанных в детские годы в буше, так именно это. Он бежал, как зверь, но был умнее зверя. Сегодня его не выследил бы даже другой такой же зверь, с невероятным чутьем и глазами, видящими в темноте.
Сегодня он может отдохнуть в покое.
Несколько часов поспать – или хотя бы полежать с закрытыми глазами, – с такой болью в голове и плече удастся разве что задремать… Во всяком случае времени ему хватит, чтобы подумать, куда идти и что делать.
Первым делом завтра он позовет на помощь.
Но к кому обратиться?
К Дасти?
Лучше к Генри Саффолку, разыскать Генри, поехать к нему домой, воспользоваться его передатчиком. Небольшая ферма Саффолков расположена ближе к городу. Сколько в мотоцикле бензина? Хватит ли на дорогу? Наверно.
Или ближе до «Голден Маунтин», соседней фермы, где работала мама? Мама. О Господи.
Мама.
И Чарльз.
Нет, сегодня он этих мыслей не выдержит, только не сегодня. Завтра он покается в своем безумии, ревности, во всем…
Завтра.
Он загладит свою вину завтра.
Джон вытянулся, не было сил даже зевнуть.
Завтра будет новый день.
Он лежал в темноте пещеры, почти обретя покой. Завтра он все уладит, начнет жизнь сначала, с мамой, с Чарльзом, со всеми. А теперь ему нужно только поспать.
Он лежал, вслушиваясь в тишину. За спиной, в темноте, раздался шорох, а затем голос, леденящий кровь в жилах, произнес:
– Привет, Джон.
33
Он не шелохнулся, но от дрожи, пробежавшей по телу, волосы на затылке встали дыбом. – Извини, мне очень жаль, правда жаль. – Голос звучал очень любезно. – Знаешь, ты мне нравишься, в самом деле. И если бы ты не совал нос не в свое дело…
– Ты, пожалуй, вышел бы сухим из воды.
– Я уже было вышел! – Голос кипел от негодования. – Все было шито-крыто!
Джон едва не рассмеялся – такой безумной была эта самонадеянность и ужасающая гордость.
– Идеальное преступление, да?
– Более чем идеальное! Все только того и хотели! Его смерти желали все! – Алекс помолчал, исходя злобой. – И у всех были веские причины!
И такова единственная эпитафия Филиппу? Ох, папа.
Джона охватило сожаление пополам с яростью.
– Кроме меня.
В темноте раздался тихий смех.
– Кроме тебя. Прости, сожалею. Потому что это и привело тебя сюда. К несчастью для тебя. – Вздох. – Потому что, как мне ни жаль, ты отсюда не уйдешь.
Словно на светском ужине, подумал Джон, произошло небольшое недоразумение, и кареты гостей, к несчастью, слегка задержались.
– Ты уверен?
– О, конечно уверен. Посмотри, с чем я пришел…
Джон осторожно попытался сесть. Плечо разболелось так, что он еле шевелился.
– Не двигайся! – прозвучала резкая команда. – У меня здесь фонарик и револьвер. Я скажу, когда будет пора идти.
Пора идти.
Очень милые слова вместо «пора умирать». В мозгу, как фейерверк, вспыхивала масса вопросов, но один жег сильнее всех.
– Как ты узнал, что я здесь? Ты не мог выследить меня, никто не мог бы, как ты меня нашел? – Если это последний из вопросов, которые ему суждено задать, он должен узнать, в чем мастерство лесного жителя подвело его.
Снова смех.
– Я и не пытался. Ты дитя буша, Джонно, ты, а не я. Но ты рассуждаешь, как житель буша, ведешь себя, как животное, которое петляет, чтобы сбить со следа другого зверя. Я попытался прикинуть, куда бы ты пошел, где бы тот зверь, что сидит в тебе, стал искать убежища. Не секрет, что во всех окрестностях Кёнигсхауса это место с детства значит для тебя больше всего. Куда бы ты еще направился?
Он рассуждает, как животное, его враг – хищник. Мощная, жестокая сила победила и перехитрила его. Ему суждено было прийти сюда, чтобы встретить свою судьбу, умереть от руки, отнявшей жизнь у отца. Страх, от которого при первых звуках сулящего смерть голоса перехватило дыхание, обернулся против него самого.
– И не забывай, – раздался свистящий шепот, – что я тоже провел детство в Кёнигсхаусе. Это потайное местечко до того, как стало твоим, принадлежало мне. Я любил его не меньше тебя.
– Тогда почему, Алекс, почему ты убил отца? Долгая пауза.
Джон чувствовал, что куда-то проваливается, боль в плече туманила голову, он едва не терял сознание. Но следовало быть начеку!
– Причин много, – ответил Алекс странно беззаботным тоном. – Не знаю, с чего и начать. Во-первых, я хотел получить Кёнигсхаус. Пока не родился ты, Королевство было моим! И я хотел, чтобы оно не досталось тебе, вот вторая причина. Или даже главная.
Два брата, и каждый отталкивает другого от того, что ему причитается. Джон еле сдержал горькую усмешку. Мотив был серьезный. Но он взялся не за то поколение! Он попытался повернуться к невидимой фигуре, скрытой в темноте.
– Как ты это проделал – завещание и все остальное?
– О, без труда.
Алекс словно давал урок по убийству и мошенничеству.
– Я знал, что отец хранит один экземпляр завещания в сейфе. Знал и шифр, он сам мне его сказал, когда я был единственным сыном и наследником, в те давние времена, пока он еще не начал подозревать всех и вся и ненавидеть жен и сыновей. И, само собой, – хихикнул Алекс, – ты, наверно, догадался, что у меня в доме был «крот».
Я проиграл, подумал Джон.
– «Крот»?
– Шпион во вражеском стане. Человек, который работал на меня и сообщал все, что мне нужно.
Разумеется.
Шпионом мог быть только один человек. Перед Джоном возникло маленькое лицо, немного хитрое, немного испуганное, насквозь продажное.
– Элли.
– Угадал! Мисс Элли Хендс! – Алекс осуждающе кашлянул. – Или лучше сказать «миссис». Мисс или миссис, она для меня на все была готова, с пяти лет в меня влюбилась. Мне было нетрудно связаться с ней, когда я понял, что готов сыграть возвращение блудного сына.
Джон застонал.
– Значит, она раздобыла для тебя завещание, ты его изменил, и потом…
– Отправил в этот вшивый банк к Карри, чтобы быть уверенным, что оно в надежных руках и в нужный день всплывет своим чередом.
– А Джордж и Роско?
– Мальчики? – Алекс снова рассмеялся. – Эти два психопата – мои друзья с детства, ребята они хорошие, что угодно для меня сделают. Особенно с тех пор, как заметили, что к ним в руки плывет изрядный кусок Кёнигсхауса. – В голосе его прозвучало сожаление. – И оба многое отдали бы за то, чтобы твоя смерть была гораздо более мучительной, чем та, что я для тебя приготовил, от этой скорострельной пушки. Потому что, извини, что напоминаю, ты им немало хлопот доставил своим мотоциклом. Даже при их своеобразном чувстве юмора им это не понравилось.
– Подонки пошли на это по своей воле! – горячо ответил Джон. – Я бы и снова им влепил!
– Нет, братишка, одного раза хватит. Во всяком случае, хватит, чтобы тебя повесить. Боюсь, бедный Роско провел пренеприятную ночь: он валяется у аэропорта с переломанными ногами. – Алекс говорил обыденным тоном, отчего его слова звучали еще более жутко. – Но Джордж вернется в усадьбу и расскажет совершенно правдивую историю о том, что ты свихнулся, впал в бешенство и без всякой причины набросился на них, умышленно пытаясь убить. Так что, когда я притащу тебя домой, у меня на голове будет пара синяков, которые я сам себе поставлю, а у тебя – новая вентиляционная система между ушей, что даст мне право заявить, что я убил тебя в порядке самообороны.