— Ваши имена, род занятий, цель прибытия, — пробубнил один из стражников.
На секунду мне захотелось пошутить и действительно ответить — то-то он удивился бы. Но я подавил этот порыв и просто вложил ему в руку приличных размеров кусок золота, под определённым углом подозрительно напоминающий нос. Когда-то он таковым и был и составлял единое целое со статуей одного из святых, имени которого я уже и не помнил. Статую эту я по молодости лет из бахвальства утащил из одного Малого Храма — помнится, на моих сверстников тогда произвело впечатление в основном моё ослиное упрямство: доволок такую тяжесть на собственном горбу! Но теперь эта юношеская глупость пригодилась, и ещё много более мелких кусков той статуи покоились в сумках у меня и Корда.
— Осквернитель святынь? — безразлично поинтересовался стражник.
Я в ответ только неопределённо пожал плечами.
— Пропустите их, это свои! — крикнул он остальным.
Теперь если по городу и поползут слухи, то полезные — характеризующие меня как человека, разбрасывающегося здоровенными кусками золота.
Днём активность Гавани замирала, большинство жителей отсыпались после ночных похождений. Те, кто вёл дневной образ жизни, меня не интересовали. Поэтому мы направились в ближайшую корчму и сняли пару комнат. Корд настаивал, чтобы мы взяли одну комнату и по очереди караулили. Пришлось объяснить ему, что в этом случае корчмарь подумает о наших взаимоотношениях.
Я настрого велел Корду не высовываться из комнаты — хотя почти не сомневался, что он всё равно не послушается — и завалился спать.
Разбудил меня осторожный стук в дверь. Взглянув в окно, я убедился, что уже вечереет.
— Открыто! — крикнул я.
Запирать дверь не было никакого смысла, до того она была хлипкой, а уж засов я и назвать-то этим словом постыдился бы.
Вошла служанка.
— Господин желает умыться и отужинать?
— Клянусь жирным брюхом святого Арчибальда, ты читаешь мысли, женщина! — объявил я.
Моё богохульство её ничуть не смутило.
— Может быть, после ужина господин желает чего-нибудь ещё? — кокетливо потупившись, поинтересовалась она. — Я всегда к вашим услугам, готова выполнить любое желание.
— Любое, говоришь? — задумчиво протянул я. Она угодливо закивала. — Тогда я желал бы, чтобы после того, как я поужинаю, ты пришла в мою комнату… — Я заметил, как она приосанилась, выпятив грудь. Выдержав паузу, договорил: — И прибралась здесь. А то такое чувство, что пыль здесь не протирали с тех пор, как в этой комнате ночевал святой Виллиас.
— О, господин бывал у нас раньше? — удивилась служанка. — Правда, эту байку про святого Виллиаса рассказывал ещё отец нынешнего хозяина. Я сама об этом только слышала.
— Мой отец бывал, — соврал я. — И рассказывал мне про корчму с самыми грабительскими ценами во всём городе воров. И про секретный рецепт приготовления вкуснейшего жареного поросёнка, известный только здешнему хозяину. Надеюсь, он передал рецепт сыну по наследству?
Хозяин, подслушивающий в коридоре, немедленно нарисовался в поле зрения и радостно стал меня заверять, что такого вкусного жареного поросёнка мне не удастся отведать больше нигде во всей Гавани, не говоря уж о землях под властью Храма, где его — хозяина — непременно сожгли бы на костре за искушение паствы грехом чревоугодия.
Теперь корчмарь, польщённый моей лестью, не станет заламывать цены. А поскольку жадничать я не собираюсь, то если вдруг меня станет здесь кто-то искать или что-то выведывать — хозяин не сознается, что знает о моём существовании даже под пытками. Во всяком случае, не сразу. А все известные ему сведения на интересующую меня тему, он охотно поведает во время ужина, добавив к этому кучу ненужной информации.
Корд неодобрительно на меня косился, глядя, как я непринуждённо болтаю с корчмарём. И зачем я вообще потащил с собой этого сопляка, ничего он не смыслит. Хотя, потому-то и потащил — пойди он один, такого бы натворил, на десяток легенд об ужасных лесных хватило бы.
К сожалению, корчмарь не знал ничего конкретного о находящихся в Гавани лесных. Слышал, что кто-то продавал рабов из числа вышедших из Леса, но подобные слухи возникают регулярно, обычно это оказываются просто какие-нибудь уродцы. Но хозяин клятвенно заверил, что непременно выяснит все подробности, и если в Гавани есть хоть один лесной, узнает, кому он принадлежит и сообщит мне. О причинах моего интереса к лесным корчмарь не спрашивал — в Гавани любопытство считается за единственный грех, зато даже не смертный, а буквально смертельный. А что он там подумал о моём стремлении к экзотичным развлечениям — это его дело.