И вот у Коли нет сил терпеть… И Коля видит перед собой вместо крашеной парты пульт управления отцовского трактора. Он чувствует под руками вместо деревянной крышки парты гладкий, тугой, но вполне податливый руль.
Коля, совсем позабыв даже о своём соседе по скамье, надувает щёки, принимается этак негромко, но вполне похоже на тракторный мотор, тарахтеть:
— Тр-р-ру… Тр-р-ру… Тр-р-ру!
— Колыванов! Колька! — пихает его под бок сосед.
— Что? А?
— Не видишь, кто тебя зовёт?!
В полураскрытых дверях класса — директор школы Екатерина Васильевна.
Одною рукой Екатерина Васильевна машет примолкшей учительнице: «Занимайтесь, мол, занимайтесь!», другою рукой, пальцем, манит Колю Колыванова: «Подойди, мол, ко мне, подойди…»
Красный как рак Коля встаёт. Коля смятенно думает: «Чего это она? Тарахтел я тихо, не на всю школу…»
Но вот он — в коридоре. Екатерина Васильевна говорит ему полушёпотом:
— Ступай быстренько в мой кабинет… Там тебя ждут.
— Кто? — удивился Коля вновь.
В кабинете — письменный с грудами книг и тетрадей стол. На распахнутом окне качаются светлые занавески. Над белым подоконником шелестит молодая листва берёз, зелёные тени скачут по всему кабинету, а спиной к окну на мягком стуле приткнулся родной Колин дедушка Михаил!
Из уважения ко всей обстановке, из уважения к Екатерине Васильевне дедушка серую тёплую лохматую, как воронье гнездо, шапку держит коричневыми жилистыми руками на коленях, ноги в резиновых сапожищах — рыбацких бахилах деликатно упрятал под стул.
Коля поражён:
— Ох, дед! Как ты здесь очутился?
— А на лодке, милушка, да по воде. На нашем с тобой челночишке… Наладил меня срочно в плаванье твой папанька. Потому как, значит, воспомнил своё предмайское обещание.
— Ну и ну! — всё ещё почти ничего Коля не поймёт. — Домой-то я пришагал бы в два счёта пешком. На челноке же по здешней быстрине да по здешним водокрутам и летом не очень выгребешь, а ты — встречь реки и сейчас… Поди махал, грёб с самого спозаранку? Поди, умаялся?
Дедушка не отрицает:
— Было!
Чтобы показать, как было, дедушка лезет в карман штанов, вытаскивает мятый платок, вытирает снова и снова от одних лишь воспоминаний взмокшую лысину:
— Пришлось пошуровать вес лишком! Зато вниз полетим, как ласточки! Давай, Колюха, собирайся. Товарищ директор даёт тебе отпускную даже раньше звонка.
Екатерина Васильевна говорит:
— Да, Коля, не задерживайся, поезжай… Тем более, как сказал твой дедушка, у тебя там дома предстоит такое важное дело…
И Коля тут сам хватает дедушку за руку:
— Тогда быстро и помчались!
Дедушка с мягкого стула встаёт, соблюдая всё ту же церемонную вежливость, отвешивает Екатерине Васильевне не очень уклюжий поклон, заставляет и Колю сказать спасибо.
— Спасибо, спасибо! — проговаривает Коля уже на ходу.
Коля нетерпеливо тащит дедушку по школьному коридору в близкую к парадному выходу раздевалку. Шаркая голенищами рыбацких бахил, дедушка за Колей едва поспевает.
— Ишь как тебя на домашние-то просторы потянуло! Небось на уроки так резво не скачешь.
А Коля снимает с тёплой батареи свои походные сапоги и вдруг — ну, совершенно как бы заново! — видит там красные резиновые сапожки Любы Черновой, синенькие сапожата Мини Штучкина, зелёненькие — Юры да Нюры Крепаковых.
Видит, сам себе растерянно говорит «Ой!», растерянно, быстро спрашивает дедушку:
— Ребятишек-то кто теперь поведёт пеша через луга? Люба-Одуванчик, что ли?
И вот тут дед говорит Коле то самое, о чём не успел сказать раньше:
— Никаких «пеша», никаких «одуванчиков»… Я потому за тобой и пригрёб рекой, что пешего хода через луга нет! За Крюковским яром снесло напрочь мост. От родителей Черновых, от Крепаковых и от Штучкиных ихним ребятам наказ: ночевать опять в интернате, пока не наладится дорога.
— А лодка? А наш с тобой челнок, дедушка?