– Это тоже ложь.
Нет, я должен перестать жаловаться на свое положение. Потому что каждый раз, когда я думаю, что хуже быть не может, волшебным образом обстановка становится ужасающей.
– Если вы к Пайпер, она в комнате дальше по коридору.
– Ей есть чем заняться, – просто отвечает богиня, усаживаясь на стул рядом с зеркалом. – Я пришла к тебе, Перси. Я не ошиблась дверью.
– Это… здорово. Но вы опоздали, что ли? – усмехаюсь я. – Рад помощи олимпийцев, но я уже не нуждаюсь в ней.
– Причем здесь олимпийцы? – искренне удивляется Афродита, поправляя волосы. – Я пришла к тебе, потому что захотела сама. Я – богиня, а не зверек на побегушках у Зевса.
– Рад это слышать.
– Послушай, я понимаю, что ты зол на отца…
– Вы пришли поговорить о нем?! – гневно спрашиваю я.
– Я устала повторять, Перси. Я пришла к тебе. И все же ты зол на него?
– Нет. Совершенно, нет. Он бросил меня, но это мелочи, так ему и передайте. Пусть только не распространяет свою обиду еще и на Аннабет. Он должен прийти на свадьбу.
И тогда богиня замирает, оборачивается ко мне.
– Ты этого хочешь?
Я киваю головой, разглядывая пол под ногами. Не хочу беседовать об этом с богиней любви. Потому что вообще не хочу ни с кем об этом беседовать. Это только мои раны, мои переживания. Кому какое дело? А уж тем более олимпийцам, которые не отличались особой человечностью.
– Перси…
– Я очень рад, что вы переживаете за мою судьбу, но ваша помощь не нужна, понимаете? Все, что нужно, вы уже сделали, и, честно слово, я даже не виню вас. Все так и должно быть.
Она внимательно слушает меня, будто ожидает услышать в словах подвох. Но его нет.
– Я люблю ее, перед вами это скрывать крайне глупо, но чтобы вы не предложили мне, какую бы сделку, помощь, соглашение… Мне это не нужно. Я счастлив, ясно?
И она замолкает. Молчит и все смотрит на меня. Смотрит и думает, наверняка о том, какой же я все-таки конченый идиот. Я и сам так часто думаю, Афродита. Не ты первая, не ты последняя. Наверное, не красиво, но я ложусь обратно на кровать, накрываю нас с Чарли одеялом, пытаюсь сосредоточиться на кваканье лягушек.
– В породах гор люди однажды нашли причудливые камни, – начинает тихий, убаюкивающий голос. – Они были черными, отвратительными и непривлекательными на вид. Никто и не стал задумываться о том, какую тайну они хранят в себе. Но, однажды, страшный камень лопнул, а люди увидели неимоверное сияние, словно солнце опустилось на землю. Внутри сияли кристаллы, что были выкованы изо льда.
Тихое шуршание ее платья. Я пытаюсь открыть глаза, но это бесполезно. Рука богини ложится мне на лоб, словно она проверяла мою температуру. Ватные руки отказываются скидывать ее ладонь, и тогда она произносит:
– Это были жеоды, что хранили одну из самых загадочных красот мира.
Я чувствую, как сон приходит сам собой. Обессиленный, я окунаюсь в царство Морфея, прижимая теплое тело Чарли к себе.
– Чтобы узнать человека, сперва его нужно сломить…
***
Я надеялся, что это не кошмар, и склонившаяся надо мной девушка не обернется фурией. Хотя, наверное, даже тогда трудно будет испортить эти сверкающие в темноте глаза.
– Что, мы уже прибыли? – сонным голос бормочу я, глядя на Аннабет.
– Нет, – склоняя голову набок, наблюдая за мной, отвечает Воображала. – Сейчас середина ночи.
Кажется, сна теперь нет ни в одном глазу. Слышу срывающийся, бешенный ритм собственного сердца. Если это и был кошмар, то самый худший из всех, что я видел прежде. Подумать только. Я спросонья, нечесаный, неухоженный, в мятой пижаме. О боги, я чистил зубы на ночь?
– Ты… ты пробралась в мою каюту?
– Тебе же семнадцать через два месяца! Не вечно же бояться тренера Хеджа.
Она сидит на моей кровати, прижав коленку к груди, и раскачиваясь как ребенок. На лице играет теплая, солнечная улыбка, что согревает изнутри лучше всякого одеяла. Подумать только, как я мог обходиться без нее? Без Аннабет? От мысли, что ее снова не станет, становиться неимоверно тоскливо. Я приподнимаюсь на локтях и пытаюсь незаметно пригладить растрепанные со сна волосы.
– Посмотрел бы я на тебя, если бы ты видела его бейсбольную биту…
– Мы могли бы прогуляться, Рыбьи Мозги. В том случае, конечно, если ты почистишь зубы и приведешь этот ужас на голове в порядок, – она продолжает улыбаться. – И пижама… О боги, это зайцы?
Я не знаю, были ли зайцы на пижаме или нет. Я вдруг так сильно хочу ее обнять, что плюю на все правила. Просто прижимаю к себе. Просто вдыхаю этот пьянящий аромат полевых цветов. Просто чувствую, как быстро начинает биться ее сердце. Как откликаются ее пальцы, и она без слов обвивает меня руками. Так и должно быть. Так всегда было. Есть. Будет. И ни Гере, ни титанам, ни даже матери Земле не изменить этого. Это моя Аннабет. Если нужно принести кого в жертву, отправить в поиск, отделить от меня - выбирайте любую другую девушку с тем же именем. Эта останется со мной на всю жизнь.
– Эй, а как же прогулка? – бубнит она из-под моих объятий.
– Тебя что-то не устраивает?
Она глухо смеется в мою пижаму, и по телу расходится ток.
– Вот и отлично.
– Перси… – тихо говорит она.
Я отпускаю ее в надежде, что она все-таки не уйдет. Глаза девушки светятся счастьем, когда я разъединяю наши пальцы.
– Ты же знаешь, что я хочу сказать?
– Знаю, но теперь ты должна говорить это намного чаще. – Я все равно цепляюсь за ее руки, словно слепой. – Удивляюсь, такая умная, и еще не поняла этого, Воображала.
Она берет мои ладони в свои руки и подпирает ими щеки. Получается очень потешно, и, если что, Аннабет довольно милый шарпей.
– Я люблю тебя, Перси.
– И еще раз, – довольный собой, повторяю я.
– Я люблю тебя.
– И еще.
– Джексон, – рычит она.
– Согласен. Теперь моя очередь…
Но моя очередь не наступает, потому что она целует меня. Снова и снова. Клюет в нос. В щеки. Задевает губы. Дразнит. Будто доказывает мне, что скучала. Я знаю это, Аннабет. Знаю, потому что пережил это вместе с тобой. Вдали от тебя. Ее руки перебирают мои волосы, касаются шеи, лица, и я чувствую себя падающим в пропасть. Хочу разбиться, но больше никогда не думать о поисках, о проблемах, о боли, о том, что могу потерять ее. Я тяну девушку на себя, усаживая на коленях. Аннабет издает странный писк протеста, видимо, все еще надеясь прогуляться по кораблю. Но эта идея быстро испаряется, когда поцелуй становится все требовательней. И я знаю, что это тонкая грань, которую пересекать или слишком рано, или невозможно вообще.
Но Аннабет не отстраняется. Она пытается быть еще ближе, прижимаясь ко мне в лихорадке. Если бы только знать как, когда между нами только ткань одежды. И снова удар током – ее пальцы, впивающиеся в мою спину, царапающие, требовательные, как и она сама. Из горла вырывается хрип, и в эту же секунду она отстраняет от меня, глядя широко раскрытыми от удивления глазами.
Смешно видеть ее раскрасневшейся, дезориентированной, такой живой и теплой. На щеках горит румянец, словно она пробежала десяток метров. Не знаю, как выгляжу я сам, но внутри творится что-то нескладное. Мне не хочется прекращать это. Я хочу целовать ее. Хочу прижиматься к ней, боясь, что все это кончится. Хочу быть настоящим и таким же живым, как и сама Воображала.
Черт. Я хочу ее саму. И от этого становится стыдно. Слишком стыдно, чтобы смотреть в искренне удивленные глаза девушки. Сердце нарочито быстро стучит в груди. Пульс отдается даже в ушах.
– Аннабет, я…
– … люблю тебя, – спокойно, словно ничего и не было, говорит она. – Я знаю, Перси.
И она целует меня в кончик носа. Благодарно. Преданно.
Воспоминание развеивается, как дым. Я снова посреди примерочной. Из зазеркалья на меня смотрит отрешенный парень в черном смокинге и бежевой рубашке. Кажется, он не слишком доволен своим видом, да и кто был бы доволен? Почему нельзя идти на свадьбу в шортах и футболке? В конце концов, так намного удобнее. Для кого созданы эти дурацкие правила?