– Я не понимаю…
Это похоже на бред, словно Воображала сходит с ума. Я подхожу к Аннабет, переплетая наши пальцы, стараясь обнять, но ответом мне снова является крик. Ей больно. До ужаса. До крика. В конце-концов, она просто колотит меня руками. Не в шутку, как воин. Больно. Но больше от того, что я не знаю, как себя вести. Потому, что ее поведение сводит с ума. Я не видел прежде подобного, разве что в Тартаре, когда она ослепла… Когда брела на ощупь, повторяя мое имя. А теперь, глядя в ее глаза, полные ненависти, я и в правду думаю, что она ненавидит меня…
Но в какой-то момент все меняется. Она вдруг отпускает руки, и я, наконец, обнимаю ее. Чтобы следующие ее слова уничтожили меня:
– Ненавижу тебя. Ты каждый раз подвергал мою жизнь опасности. Но я устала, понимаешь? – Тихий шепот, звучнее грома. – Хочу тихой жизни, семьи, уюта. Я устала жить в страхе.
Я замираю, потому что жду последнего удара. Нокаута, если быть точным. Забота и страх отступают. Внутри, уничтожив все чувства, в последний раз полыхнул огонь боли. Почему все кончилось так быстро? Почему я так и не успел признаться ей? Сделать предложение? Почему теперь не возражаю?
Потому, что она права. Потому, что правда поглотила ее, слишком быстро. Она вдруг поняла, что все эти годы, страдала лишь из-за меня. И удар наступает. Слишком скоро. Слишком больно.
– Прошу, ради меня… Уходи…
Ее лицо покрыто капельками пота, словно она сорвалась с места и все бежала, рвалась сквозь зеленую листву. В руках ее желтые балетки, корзинка для пикника, съехавшая набок майка, обеспокоенное выражение лица. Могу подумать, что она волновалась за меня, да только это вряд ли. Она не спрашивая разрешения, как это подобает Аннабет, садится рядом.
Я слышу ее сбивчивое дыхание, но не позволяю себе произнести ни слова. Она явилась из неоткуда. Такая искренняя, потрепанная, будто бы вновь заспанная. Воображала смотрит в одну точку перед собой, рисуя на песке причудливые зигзаги. Я еще не осознаю происходящего, потому что внутри что-то подсказывает, что это ложь. Видение, что рассеется едва сядет солнце.
Почему я, вдруг, вспомнил тот чертов день? Почему он забрался внутрь, переворачивая все с ног на голову, губя этот счастливый момент. Могу представить, что это судьба привела ее сегодня на берег, но это ложь.
– Откуда?
Она снова пожимает плечами.
– Знала, – уверенно произносит Аннабет.
Мы молчим. Странно ощущать ее рядом, так близко, что можно обнять, но при этом не обнимать. Не прикасаться к ней вообще, лишь чувствуя нарастающую тревогу, страх, словно она излучала опасность. И все же я знал, что рад, хотя и не должен бы. Она пришла, чтобы побыть наедине с другом. И я готов быть этим другом. Снова и снова я пытаюсь унять бешенный ритм, что прорывался в уши надрывным пульсом моего сердца. Почему с ней тяжело, и в то же время так просто?
Мы сидим бок о бок на берегу Миссисипи. Вот-вот сядет солнце, и станет сумеречно, природа перестанет дышать, а я буду думать о том, как теперь смотреть в призрачно грозовые глаза Воображалы.
– Мне сказали, это из-за девушки, – спокойно говорит она. – Она позвонила тебе, и вы расстались не на самой хорошей ноте.
Нет. Ты не можешь ей лгать. Не лги. Слышишь? Не смей!
– Да, по мелочи. Не бери в голову. Перебесился уже.
Аннабет кивает головой, словно радуясь моим словам.
– Я испугалась, что ты… Ну, мог что-нибудь сделать с собой.
Слова не хуже ножа режут, как оказалось. К чему это сейчас говорить? Перед самой свадьбой? Потому что она заботиться о тебе. Но не так, как тебе хотелось бы.
–Принимаешь меня за психа? – усмехаюсь я, кидая в воду камень.
– После Тартара сложно назвать человека нормальным, – с грустной полуулыбкой отвечает она. – Ты… конченный.
– Скажи уже это, в конце концов.
Воображала замирает и переводит взгляд с потока воды на меня. На солнце ее глаза приобретают причудливый небесно-голубой оттенок. Я пытаюсь не думать о том, какой нежностью они светились прежде. Все это остатки пережитого нами прошлого. А прошлое должно оставаться в прошлом.
– Сказать что?
– Рыбьи Мозги, – спокойно говорю я, хотя понимаю, что готов разнести береговую линию к чертям. – Ты ни разу не назвала меня старой кличкой. Боишься что ли?
– Мы были детьми, – улыбаясь, говорит Аннабет. – И я ничего не боюсь, ты же знаешь.
– Но это ты, а это я. Какая разница? Вспоминать детство не всегда плохо…
– Рыбьи Мозги, – все еще улыбаясь, словно ликуя, говорит она, – ты изменился, Рыбьи Мозги. С тобой точно все в порядке? С девушкой, я имею в виду…
Я все же смотрю на нее. Любуюсь, как любуются рассветом, который больше никогда не повторится. Будут тысячи похожих и не одной такой – искренней, растрепанной, собранной, сдержанной и любимой. Никто не сможет заменить мне ее. В это мгновение я понимаю это особенно ясно.
– Хочешь, можешь поделиться этим со мной. Если хочешь.
– Нет, не хочу, – улыбаюсь я. – Ты все-таки завтра невеста, а грузить тебя в ночь перед девичником своими проблемами… Ну его к черту.
– Почему ты не пытался связаться со мной? – голос ее обрывается резко, словно она бросила трубку.
Но нет. Вот она передо мной. Уверенный, спокойный взгляд, и чистый взгляд, вздернутый пеленой воспоминаний. Я пытаюсь найти быстрый ответ, потому что со стороны может показаться, что я действительно беспокоюсь об этом.
– Это сложно, Аннабет.
– Я не дура, попробуй объяснить, – требовательно говорит Воображала.
– Потому, что я не мог, – выпаливаю я. – Мы плохо закончили наш последний разговор…
– Но мы совершаем ошибки. Я хотела поговорить с тобой, Перси. Мы могли быть друзьями, и ты бы теперь не сторонился меня. Я знаю, это так глупо сейчас слышать, но…
Внутри обрывается нить моего спокойствия. Пальцы впиваются в волосы, готовые в любую минуту выдернуть их с корнем. Весь этот разговор, случайная встреча, это бред. Зачем насмехаться надо мной, олимпийцы? Чтобы к концу дня мы в пух и прах рассорились с ней?
– Перси, ты мог взять хотя бы трубку… Хотя бы связаться со мной, сказать, что с тобой все в порядке, что жив просто, я ведь…
И я срываюсь.
– Потому что я испугался! Потому что мне было страшно, Аннабет! Понимаешь?! Представь, что ты проходишь через Тартар снова и снова, потому что ты боишься, что тебе снова укажут на дверь! Потому что ты чертов трус! – Горло осипло от крика. – Довольна? Давай еще побеседуем на этот счет, ты видимо, не все еще узнала! Что конкретно тебя интересует? Как долго я встречался с девушкой, которой никогда не было?! Приблизительно никогда. Соображаешь? Никогда. А теперь ты заводишь эти разговоры о прошлом, считая, что я просто твой друг…
Ее глаза. Черт. Вспыхивают отчаяньем, злобой, не скрытой обидой, но я продолжаю говорить. Вырывать из себя куски предложения, потому что не в силах больше молчать. У меня нет сил, ясно? И мне плевать насколько сильно я упал в чужих глазах – мне терять больше нечего.
– Ты хоть… Хоть представь, насколько глупа твоя теория о том, что я… – и, наконец, голос дрогнул.
Я и не заметил, как вскочил на ноги. Стою, нависнув над ней, словно она виновата во всех моих бедах. Нет, я ничуть не лучше этой сволочи Майкла. Я обессилено опускаюсь на песок, пряча голову на руках. И почему в моменты, когда я нуждаюсь в монстрах больше всего, они как назло, отсиживаются по кустам.
– Прости, – едва шевеля губами, начинаю я. – Я идиот, Воображала. Прости.
– Еще какой, – тускло, но, все же улыбаясь, отвечает она.
Меня снова пронзает ток. Аннабет не злится на меня, а если даже и злится, то совсем немного, скрывая это под самой очаровательной, искренней улыбкой. Я люблю тебя. Очень люблю, слышишь? Не слышишь, конечно, но какая разница. Я протягиваю ей мизинец в знак перемирия. По-другому нельзя, раз мы стали вспоминать детство. Она долго и неуверенно смотрит на меня, словно я больной, а потом смеется. Я снова это сделал – вызвал ее улыбку и смех. Я, в правду, волшебник.