– Идем, – вставая, протягиваю ей руку я.
– Но я не хотела возвращаться так рано, я думала… – Она кусает губы, – еще побыть с тобой. К тому же я принесла корзинку с фруктами, покрывало… Пикник?
Должно быть, я должен как-то отреагировать. Да-да. Сейчас, только дыхание вернется. Я ретируюсь довольно быстро.
– Идем. Покажу кое-что в воде, а потом вернемся к твоему пикнику
Глаза девушки загораются интересом. Она подает мне руку, и снова… Разряд по коже, по телу, по венам, что несут кровь. Она замедляет ход моих мыслей, и я даже рад этому. Спасибо, Аннабет. Ты в правду помогаешь мне.
Доверчиво она бредет вслед за мной. Даже когда она наклоняется вслед за моей рукой, не замечая подвоха. Я так близко к ней. Недопустимо близко, потому что готов склонится к губам, что в изумлении слегка приоткрыты. Так недопустимо близко, что различаю каждую родину и шрамы, полученные в сражениях, что разбросаны на открытых плечах. Аннабет совершенно забыла о том, каким подлым я бываю. Пора бы напомнить.
– Я… я ничего не вижу.
– Воображала, не позорься, напряги зрение. Вон там, вдалеке за камнем.
– Да, где?
Я легонько толкаю ее в воду, и крик замирает, растворяясь в брызгах воды. Мечтал об этом всю жизнь, а теперь получаю это так не вовремя. Мгновенно она всплывает. Мокрая, злая, словно разъяренная дикая кошка. Вырывает тихий смешок. Если можно было только сказать, как тепло мне было в эту секунду.
– Ты…
– Пожалуйста, – тихо шепчу я, присаживаясь на корточки. – В последний раз, Чейз?
Пронзительно синие глаза смотрят на меня недоверчиво. Она все еще злится. Выжимает майку и волосы, бросая в мою сторону косые взгляды, фырчит что-то себе под нос. А потом вдруг светлеет, словно в ее голову пришла гениальная идея.
– Не собираюсь, Рыбьи Мозги. Дай мне руку, я хочу вылезти!
Я не могу поспорить с ней. И это грустно, наверное. Жаль, что она так ненавидит воду с тех самых пор. Река ведь не виновата, что я сбежал три года назад, прикрыв за собой дверь? Это было странно. Зная, как мы ругаемся с Аннабет, было бы глупо предположить, что в какой-то момент, молча, не сказав друг другу ни слова, мы разбредемся кто куда.
Но едва я протягиваю руку, ее пальцы больно впиваются в кожу и Воображала тянет меня на себя. Я не могу устоять на месте, и поэтому лечу в воду. Брызг, крику и смеха было не меньше. Она визжит, довольная собой, стремясь убежать от меня. От сына-то Посейдона?
Не знаю, когда начал отвечать взаимностью. Играть, как дети, слышать ее смех, поглядывать на солнце, словно на часы, ждать и верить, что все кончится, но почему-то не кончалось. Она отталкивает меня, играя с водой, и свято веря в то, что игра идет по правилам. Мне не было так хорошо, как сейчас целых три года, а теперь я получаю это сполна, как человек, что вдруг снова начал ходить. И куда себя девать? Наслаждаться этим? Или уже боятся того, что все это необратимо кончится?
Но мне двадцать. И мне сейчас плевать на возраст. Плевать на то, что это неправильно, потому что в огромном поместье ее ждет будущий муж, та самая счастливая жизнь, которую я не смогу уничтожить.
Мы обречены, Перси! Я не могу видеть, как ты каждый раз умираешь… Это невыносимо!
Почему я вспоминаю эти строки? Почему мне кажется, что ты скрываешь что-то от меня?
– Какой ты серьезный, – вдруг кричит она, загребая воду руками. – Рыбья твоя голова, я слышу, как шумят механизмы в твоей голове!
И снова заливается смехом.
– Ты крадешь мои фразы, – обдавая ее волнами брызг, ретируюсь я. – Я отомщу тебе за это…
Она визжит и пытается выбежать на берег. В воде это не так-то просто, а преимущество явно за твоим врагом. Я в мгновение ока подлетаю к ней, поднимаю на руки, слыша, как из ее горла вырывается возгласы несогласия. Но…
Удар. Глухой удар в грудной клетке. Тихое несогласие моей пленницы. Замершие серые глаза на моих губах.
Это странно. Будто я снова сгораю заново. Наши тела соприкасаются, и мой смех застревает в горле. Потому что не до смеха. Будь это амброзия, я бы уже давно расплавился, но это не лекарство, это она. Только Аннабет может так повлиять на меня. Напряжение внутри тела вдруг вспыхивает, как фитиль динамита. Еще немного я дойду до запретного предела, потому что слишком отчетливо я вижу ее возбуждение. Как часто опускается ее живот, как приоткрываются ее губы, как странно, изучающе бродят по мне ее глаза. Воображала все силится сказать что-то… Объяснить, растолковать, возразить.
– Я слышу механизмы в твоей голове, – хрипло произношу я.
И я отпускаю ее. Потому что так надо. Так правильно. Если бы за честность мне платили, я был бы миллиардером. Но Аннабет не сводит своих глаз с меня, даже не смущаясь наших касающихся тел. Пронзительно, сжигая, издеваясь надо мной, изучая меня, как подопытного. Почему-то снова и снова, с приливной ли волной, или мучающей жаждой, внутренности вдруг скручиваются в тугой узел, который я однажды уже испытал. Черт, испытывал каждый раз, когда она была рядом. С Воображалой и никем больше.
Желание, что становилось чем-то большим, чем просто навязанные чувства, чем-то большим, чем я сам. Между нами сантиметры, но я хотел, я хочу быть ближе. В последний раз она сегодня Чейз. В последний раз она мой друг. В последний раз ты можешь сказать это.
– Если бы ты поняла, – заправляя влажную, вьющуюся прядь золотых волос, начинаю я, – насколько глупа твоя теория…
– Я не могла ошибиться, – хрипло отвечает Аннабет, продолжая смотреть на меня.
И я улыбаюсь. Видимо, рядом с ней это будет происходить всю жизнь. Нет, слишком глупо бросать ее, потому что она выходит замуж. Какая разница, к черту? Я буду рядом.
– Все в жизни происходит впервые.
– Перси…
– Пора домой.
И я бреду прочь из горячей воды. Кажется, это моя температура вдруг подскочила до предела. Я все думаю, как мог сорваться, и снова грызу себя за это отчаянье. Эгоизм, по сути. Но что сделано, то сделано и я снова смотрю на солнце. Закат. Молчанье природы. То самое, после которого Аннабет навсегда должна исчезнуть из моей жизни. Гладь океана окрашивается в золотисто-красные цвета, небо отливает сиренью. Красиво должно быть.
Я подхватываю ее вещи, корзинку, собственные кроссовки, и оборачиваюсь:
– Эй, черепашка, собираешься вылезать…
Но мне не дают договорить. Видимо я не имею на это право. Если можно я, наверное, сделаю вздох, но и это дается только с хриплым, вырвавшимся стоном. Как будто мне вернули все утерянное в муках счастье. Ее губы требовательные, горячие, искусанные. Если бы только я мог сосредоточиться на ее пальцах впившихся в волосы. Если я мог сосредоточиться на ее ресницах, еще влажных, что касаются моих щек. Если бы я вообще мог сосредоточиться.
Мои ладони накрывают ее лицо. Я пытаюсь остановиться, потому что так надо. Но… Что если нет? Что если Афродита была права? Что если Аннабет сломила меня не три года назад, а именно сейчас, когда ее сердце ухает в такт моему? Когда сладкая, тягучая боль становится невыносимо приятной, распаляющей. Она задыхается, точно так же, как и я, но не отстраняется, кусая мои губы, изучая заново.
Ее ладонь вдруг вырывается из кольца моих рук, забираясь под мокрую ткань футболки. Это становится невыносимым, потому что жара в Новом Орлеане не идет ни в какие сравнения с жаром наших тел.
Вдруг она отстраняется, смотрит на меня затуманенным взглядом, и я боюсь, что случится тоже, что и на Арго – II, но она ты лишь жадно, прерывисто дышит.