Воспоминания погружали старика в негу сна.
Но вот в дверь снова затарабанили, и он кубарем скатился из своих грёз обратно в комнату.
Бах-бах-бах!
Опять она.
Она!
Не будь его невестка такой стервой, всё могло бы выйти иначе. Он не расставался бы с сыном и не прятался бы, как чужой, от своих внуков. И, наконец, не произошло бы этой дикой ссоры, после которой он ушёл. Он бродил в беспамятстве по пустынным улицам, и его тело содрогалось, — но не от осеннего холода, а от разъедающей обиды. Сколько гадостей они наговорили друг другу — распалённые злостью и разделённые стеной непонимания! И что теперь? Он даже не успел попросить прощения…
О, если бы он вернулся сюда чуть раньше! Тогда бы… Тогда…
Старик покосился в угол комнаты, его кулаки сжались, а губы превратились в две тонкие бесцветные полоски. В самом дальнем углу лежало ещё одно мёртвое тело — в груди этого тела торчал обагрённый запёкшейся кровью нож.
И тут раздался оглушительный треск.
Старик вздрогнул.
Дверь затряслась под натиском чего-то тяжёлого.
Невестка-стерва уже не кричала, а выла — выла так, словно знала заранее о случившейся здесь трагедии. На короткое мгновение её стало старику даже жалко. Затем он на миг позлорадствовал над ней. Его лицо искривила беззубая усмешка, тут же сменившаяся на маску безразличия. Но вот старик снова вздрогнул, ссутулился и сделался каким-то маленьким. Его глаза вновь заблестели, по щекам побежали слёзы; он всхлипнул и, притянув холодную руку сына к своей груди, стал раскачиваться — огромный метроном на арене смерти.
В это время какой-то мужской голос закряхтел, ахнул; дверь содрогнулась и выплюнула внутрь первую щепку. Били топором. Били наверняка и спешно. Старик ясно увидел металлическое лезвие, увязшее на миг в уставшей древесине. Ждать оставалось недолго. «А-ах!» — послышалось снова с той стороны. Дверь кашлянула — и огромный деревянный зуб отлетел к ногам рыдающего маятника.
И в тот момент, когда в оскале двери появилась мужская рука; когда эта рука потянулась к замку; когда старик-метроном при очередном наклоне издал странный звук, похожий на уханье ночного филина, — изображение подёрнулось мелкой рябью, и всё вдруг замерло…
Время остановилось.
2
Что же. Теперь нужно спешить.
Зная по опыту, Сергей понимал, что на всё про всё у него не более пары минут. Останавливать видение на большее у него никогда не получалось. Да и то: полной остановкой это не назовёшь, просто три-четыре секунды будущей реальности растягивались в две минуты видения. Отсюда и этот звук — нечёткий, искажённый и угнетающий; похоже, что Сергей к нему так и не привыкнет. Была ещё одна особенность, выработанная за годы: заморозка видения происходила в самом его конце. Таким образом, у телепата — после основного эфира — появлялось время, чтобы он мог лучше прозондировать место будущего преступления.
Итак, нужно торопиться.
С каждым сеансом видение становится более качественным. Сегодня — четвёртый раз, а значит, можно хлопать в ладоши и танцевать гопак, потому что такое видение — не только самое чёткое, но и самое продолжительное. Именно оно приносит больше всего подробностей, а потому раскрываемость таких преступлений почти стопроцентная. Да — Сергей мысленно нахмурился — вот именно, что «почти»: если не помешать, убийство произойдёт сегодня около семи вечера. Ведь всё дело в восстановлении: между сеансами ждать приходится почти сутки. А это означает, что до пятого сеанса он снова не дотянет — никогда не дотягивал. Поэтому четвёртое видение, многоуважаемый экстрасенс, будь добр, выжми до последней капли!
Именно такими словами: «выжми до последней капли» — Сергей и настраивался на работу. В том, что убийство должно произойти всего через несколько часов, он даже не сомневался — его темпоральные ощущения всегда были ужасны, но они ещё никогда не подводили: за тринадцать часов до убийства его голова взрывалась жуткой мигренью, от которой то и дело хотелось разодрать голову руками. Сегодня утром за десять минут до будильника так всё и случилось.
(То, что он лежал в постели тогда — это хорошо. Плохо — это как в прошлый раз, в троллейбусе: он стоял и держался за поручень, но от неожиданной боли его ноги подкосились, и он без сил рухнул на сидевшую с кошёлкой женщину. Боже, как ему потом было стыдно!)
Сергей мысленно тряхнул головой, пытаясь больше не отвлекаться. Укоренившиеся правила опирались на трёх китов — быстрота, сосредоточенность и отсекание всего лишнего. Но нужно признать, что последняя настройка иногда барахлила.