После такого мне и вовсе хочется плакать, однако пересиливаю себя и отвечаю:
— Я не обманывала, когда предупреждала, что буду обузой. У меня такой характер. Эмоции или на грани, или их вообще нет. Но это не означает, что я тебя не слышу. Я просто не могу дать однозначный ответ прямо сейчас.
— Ты не уверена, Тами? Во мне? Ты так и не сказала, нужен ли я тебе.
— В себе, Ильяс. — Я встаю, отряхивая юбку. — Только в себе. И если бы ты был не нужен, меня здесь не было бы.
Он задумчиво смотрит на меня, задрав голову, и жует сорванную травинку.
— Отвези меня домой, пожалуйста, — прошу я.
Он встает и быстрым движением прижимает меня к себе, обнимает так крепко, что я не могу дышать.
— Может, ты и права, — говорит он. — Нам нужно больше времени, чтобы все осознать. Ты ведь подумаешь обо всем, правда?
— Я только и делаю, что думаю обо всем.
От рубашки пахнет знакомым парфюмом. Нужен ли мне Ильяс? Он нужен мне, как воздух, без него я задыхаюсь, без него меня нет. Мой дьявол проник под кожу, впитался в каждую клеточку моего тела. Не представляю, как буду жить без него. Но и как буду жить с ним — не представляю.
— Я уезжаю завтра, — говорит Ильяс. — Надолго. Надо решить кое-какие вопросы в Германии, да и дел скопилось много.
— Угу… — бормочу я, пряча лицо на его груди.
— Угу? — переспрашивает он. — И это все, что ты скажешь?
— Что ты хочешь услышать? — Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. — Что я буду скучать? Этим я дам тебе надежду. А вдруг она окажется ложной? Что мне все равно? Тогда я совру. Попросить остаться? Этого ты точно не сделаешь.
— А ты хочешь, чтобы остался?
У меня перехватывает дыхание, когда Ильяс кончиками пальцев касается губ. В этом простом жесте столько нежности и ласки, что хочется мурчать, как кошка.
— Хочу засыпать и просыпаться в твоих объятиях, — шепчу я. — Хочу, чтобы ты всегда был рядом. А еще хочу забыть прошлое… или хотя бы примириться с ним…
— Тами, ты все усложняешь, — вздыхает Ильяс. — Мы с тобой не виноваты в том, что произошло в прошлом.
— Ты забываешь, что твоя мать против нашего брака, — напоминаю я.
— Ты выходишь замуж не за нее, а за меня. Родителей не выбирают.
— Зато можно выбрать другую невесту.
— Упрямица…
— Я подумаю обо всем. И ты тоже… подумай.
Ильяс серьезно кивает и, поцеловав меня в макушку, складывает в корзину остатки пиршества.
— Ох, — спохватывается он вдруг, — совсем забыл. Подарок для тебя. Он в машине.
— Еще подарок? — переспрашиваю я в ужасе. — Ильяс, хватит! У меня в комнате чемоданы до потолка.
— Он небольшой, поместится в сумочке.
У машины он вручает мне белую коробочку, перевязанную лентой с бантиком.
— Ты уже купила новый телефон?
— Э-э-э… Нет. Не до того было, а здесь он мне вроде и не нужен.
— Я почему-то так и подумал, — усмехается он. — Значит, угадал с подарком. Тот телефон, что ты разбила, восстановлению не подлежит, но симку я вставил в новый. И вбил все свои номера — европейский, московский, рабочий… Тами, что бы ты ни решила, не тяни с ответом, пожалуйста.
— Хорошо, — обещаю я. — Спасибо.
— Если не сможешь позвонить — напиши. Хотя бы одно слово, да или нет.
— Договорились. И ты тоже.
— Я не передумаю.
Мы медленно спускаемся с горы, когда у Ильяса звонит телефон. Он притормаживает, чтобы ответить, и сразу переходит на арабский или турецкий, я их не различаю. Вот чем надо заняться — выучить язык. Такое чувство, как будто Ильяс скрывает, о чем и с кем говорит. Хотя с кем — как раз понятно, это его отец или мать.
— Родители у вас в гостях, — сообщает мне Ильяс, отложив телефон. — Интересуются, где мы.
— И что ты ответил?
— Что гуляем. Твой отчим разрешил, все в порядке. Черт, как же это бесит! Я не могу встречаться с собственной невестой когда захочу и где захочу!
— За дорогой следи, — прошу я. — Здесь опасный спуск.
— Тами… — зовет Ильяс, когда до дома остается минут пять быстрой езды.
Голос у него какой-то напряженный, почти неживой.
— М-м-м?
— Может, попробуешь поговорить с моей матерью? Они завтра тоже улетают.
— И о чем мне с ней говорить? — вздыхаю я.
— Ты же должна была сказать мне, что ошиблась, а взамен она обещала рассказать тебе всю правду… о том дне…
Странно, но я не удивлена. Вот и спрашивал бы сам, если так интересно! Зачем мне бередить эту рану? Я же сказала ему, что хочу забыть…
— Поговорю, — обещаю я. — Если она захочет.
37
Понимаю, почему не могу решительно отказаться от предложения Ильяса. Я люблю его, и мне страшно сжигать единственную ниточку, что нас соединяет. Мне хочется найти в себе силы простить Байсала и жить дальше, радуясь браку с Ильясом. Но почему я не могу сказать «да»?
Ильяс занимает место гостя, а я, переодевшись, иду на кухню помогать маме.
— Как погуляли? — интересуется она, замешивая тесто.
— Хорошо.
Не могу сдержать тяжелый вздох и замечаю, что мама внимательно за мной наблюдает.
— А почему грустишь?
— Мам, я просто устала, — отмахиваюсь я. — Хорошо погуляли, спасибо. И заявление подали.
— На, порежь. — Она ставит передо мной миску с овощами.
— А они… неожиданно пришли? — спрашиваю я осторожно. — Вы их не ждали?
Обычно, если мама ждет гостей, у нее с раннего утра все кипит, бурлит и жарится. Не помню, чтобы она готовила что-то на скорую руку.
— Да так… — Она ведет плечом. — Как-то я не подумала, что перед отлетом они захотят попрощаться. Да все готово почти, сейчас будем на стол накрывать.
Еще одна мамина особенность: она не любит болтать, когда готовит. Под стук ножа и бульканье воды я остаюсь наедине с собственными мыслями. А думать я могу только об Ильясе.
Откровенно говоря, мне несложно сделать вид, что забыла об изнасиловании. Прошло много времени: я не купалась в переживаниях, не смаковала унижение. Ильяс избавил меня от страха близости с мужчиной, а остальное вспоминалось лишь как страшный сон, пока я не увидела Байсала. Я никогда не буду жить с ним в одном доме, а если попросить Ильяса и вовсе не возить меня к его родителям, то прошлое можно перечеркнуть.
Нет, меня беспокоит сам Ильяс. Он сладко говорит, нежно обнимает, но после его поступков на душе остается осадок. Я не мечтаю о детях, но от рассуждений о том, что надо пожить для себя, меня коробит. Я все еще не могу забыть его обман и тщательно продуманный план. И да, чего греха таить, мне не нравится, что он не хочет сам поговорить с матерью. Не хочет портить отношения с родителями? А кто пожалеет меня?
Вспоминаю разговор с Зарифой, но теперь как бы со стороны. Смогла бы я тихо стоять за дверью, когда любимого человека унижают? Будь я на месте Ильяса, не смогла бы смолчать. Он говорит, что одержим мной, но одержимость — это не любовь.
— Тамилочка… — Мама вдруг садится рядом и обнимает меня за плечи. — Если тебя что-то не устраивает, откажись от брака.
— После сватовства и помолвки? — вырывается у меня прежде, чем успеваю сообразить, что надо бы ответить иначе.
«Меня все устраивает», — вот что я должна была сказать.
Должна ли? В этой ситуации мне всем не угодить, отчего же я отказываюсь от помощи мамы, которая беспокоится обо мне?
— Тебе не с приданным жить, а с мужчиной, — говорит мама, поглаживая меня по спине. — Я же вижу, тебя что-то мучает.
— А как же Ахарат? — вздыхаю я. — Я нарушу обещание, а он поссорится с другом. Как же позор, что покроет его семью? Тебя, братьев…
— Тами, какая же ты у меня девочка, — улыбается мама. — Ахарат взял в жены разведенку с ребенком. Ту, что покрыла позором себя и свою семью, сбежав из дома с русским. Ты думаешь, его испугает разорванная помолвка? А крепкая дружба из-за такой ерунды не развалится.
Из-за ерунды, может, и не развалится, но если Ахарат узнает причину… Стоп! А нужно ли говорить ему об изнасиловании? Если мама уверена, что он не разозлится, то я могу сказать, что Ильяс мне не нравится, да и только.