Эти картинки ему нравились. Ровно до того момента, как по нервам острой бритвой прошлось совсем другое воспоминание. В такие моменты его накрывало. Кислород в лёгких заканчивался, а острая боль — там, где раньше было сердце — перекидывалась на лицо, руки, тело.
Он сделал жадный вдох и ухватился за край стола, впиваясь в него пальцами с такой силой, что хрустнули суставы.
— Всё. Ты принята. Можешь идти, — хрипло выдавил он из себя, сейчас мечтая только о том, чтобы остаться одному. — Завтра возвращайся, уладим остальные вопросы.
Слова давались с трудом, но Нино, хвала небесам, не стала проявлять ненужного внимания. Просто шепнула: «До свидания» и быстро вышла из кабинета.
Его отпустило не сразу. Только через несколько минут после того, как он подошёл к окну и проводил фигурку девушки взглядом, смог прийти в себя.
Что ж, Ира оказалась права и в этом случае. И кажется, он начал смиряться ещё и с этим. Теперь дело осталось за малым — понять, какая же она, эта странно-знакомая девушка, от которой веяло какой-то безнадёжностью.
Нино.
Часть 8
Выйдя за ворота дома, что смотрел ей вслед темными провалами глазниц-окон, Нино испытала… облегчение. Что-то невидимо давило на грудь, и причин тому было сразу несколько.
Во-первых, судя по всему, никакой женщины, кроме Ирины и самой Нино, рядом с малышкой находиться не будет. Ей придется быть с Алиной двадцать четыре часа в сутки и из этого вытекала следующая проблема — с кем оставить маму на то время, что сама она будет жить в этом особняке? Ведь за матерью требовался постоянный уход. А значит, нужно будет нанять сиделку… денег, полученных после увольнения, возможно, хватит где-нибудь на неделю, а потом… потом ей остаётся только надеяться на то, что новый работодатель выплатит ей аванс. Или же — придётся собраться с духом и, объяснив свою ситуацию, попросить его об этом. Эта мысль казалась Нино ненавистной, но иногда жизнь не давала иного выбора, кроме как просить у тех, кто был богаче и сильнее тебя. И она надеялась, что Герман окажется чуть более сердобольным, чем те, с кем судьба сводила ее прежде.
Герман… она помнила этого человека, хотя он ее, конечно же, не узнал. Такие люди, как он, не запоминали в лицо случайных знакомых, которым было до них также далеко, как простым смертным — до небожителей. И единственная встреча с ним была тем редким случаем, когда Нино остро жалела о том, что у нее нет ничего — ни положения, ни денег, ни гламурной внешности — для того, чтобы заинтересовать собой этого мужчину.
Это случилось в те времена, когда она ещё была девчонкой, верившей, что силой собственного желания и веры в свои силы можно свернуть горы и добиться всего, чего хочешь. Она была тогда — кажется, целую вечность тому назад — беззаботной и оптимистичной, хотя жизнь и в то время не слишком ее баловала. И у нее были друзья, во всяком случае, она считала этих людей для себя таковыми. Ошиблась, как то показала позже жизнь, но в тот период ещё верила в незыблемость этих отношений.
А ещё — тогда она могла себе позволить потратить целый вечер ради собственного удовольствия. И когда одна из подружек рассказала, что договорилась о посещении какого-то любительского хоккейного матча с последующей афтепати — охотно согласилась пойти за компанию.
Герман Ильинский был в тот вечер нереально хорош. Во всем — в том, как уверенно и мужественно двигался на льду, как смеялся, забив шайбу, как махал рукой трибунам, точно настоящая звезда… И ещё более притягателен оказался в неформальной обстановке после матча, хотя она весь вечер могла разве что наблюдать за ним со стороны. Ровно до тех пор, пока он, не напившись, едва не упал на неё, а затем, слово за слово, не попросил подвезти его до дома.
Смешно было вспоминать сейчас, как они добирались до его квартиры в центре города общественным транспортом. И неловко — то, как он попытался ее обнять, едва они вошли в прихожую. И хотя она могла, наверное, поддаться ему, потому что, совершенно определенно, он притягивал ее так, как никто прежде, Нино все же совершенно не желала оказаться для него наутро лишь безликим воспоминанием. Как бы ни хотелось прикоснуться к тому, кто при других обстоятельствах даже не посмотрел бы в ее сторону дважды.
Между ними, по большому счёту, не было абсолютно ничего. Ничего, кроме ее молчаливых сожалений о том, что никогда не могло сбыться.
С тех прошли годы и жизнь, очевидно, не пощадила не только ее, но и его. Устроившись в такси, Нино вспомнила страшные шрамы, уродовавшие теперь когда-то привлекательное лицо Германа. Слава Господу, что он почти сразу же после своего появления вышел из кабинета вместе с Ириной, давая тем самым Нино возможность свыкнуться с увиденным.
Нет, эти увечья не вызывали в ней такого уж отторжения. Смотреть на его обезображенное лицо было скорее… больно. И жутко — от понимания, как чувствует себя с такими шрамами он сам.
Но ее, впрочем, все это ничуть не касалось. Ему, конечно же, не нужно было ничьё сочувствие и все, что она должна была делать — это просто хорошо смотреть за его дочерью.
Но именно это и было самым трудным во всей ее ситуации.
Вопрос с поиском помощи для мамы решился в итоге неожиданно быстро. Свои услуги предложила им соседка из квартиры напротив — бывшая медсестра, которая услышала случайно, как Нино звонила по объявлению насчёт сиделки.
Не сказать, что они с этой Любовью Павловной имели теплые добрососедские отношения, но все же оставлять маму на кого-то знакомого казалось куда более надёжным, чем просто на человека со стороны. Хотя Нино знала, что беспокойство от того, что самолично не будет рядом с мамой, все равно не покинет ее ни на минуту. Но делать было нечего — в данных условиях приходилось чем-то жертвовать, и маме не было бы никакого толку, если бы Нино сидела с ней дома вместо того, чтобы работать и зарабатывать на необходимые лекарства.
На душе повисла тяжесть, когда следующим утром она, попрощавшись, вышла за пределы их маленькой квартирки, чтобы ехать на новое место работы. И причиной тому был не только страх за маму, но и боязнь перед всем, что ей отныне предстояло.
Добравшись до места, Нино дрогнувшей рукой позвонила в дверь, почти ожидая, что сейчас навстречу ей выйдет все тот же огромный охранник и скажет, что ее здесь никто не ждёт. И что Герман Ильинский нашел для своей дочери кого-то более подходящего и компетентного. Но этого не случилось. Ее молча пропустили внутрь и, сделав глубокий вдох, Нино приготовилась к тому, что отныне ей предстояло преодолеть самое главное препятствие — взглянуть своему жуткому страху прямо в лицо.
В доме ее встретила женщина — по всей видимости, домработница, которая показала Нино комнату, в которой ей предстояло отныне жить, после чего ушла, оставив ее посреди огромной спальни, которая была больше, чем вся их с мамой квартира, раза в два.
Разложив немногочисленные вещи в шкаф, Нино присела на кровать в ожидании, когда ее позовут к хозяину дома за распоряжениями, но спустя час за ней так никто и не пришел. Не в силах сидеть больше на одном месте, она вышла из спальни и направилась вниз, каждую секунду ожидая, что сейчас, словно из ниоткуда, выскочит очередной охранник и скажет, что она не должна ходить по дому вот так свободно, без разрешения, но, дойдя до знакомого кабинета, Нино так никого и не встретила. Казалось, что в доме, кроме нее, нет ни одной живой души, и, негромко постучав в дверь, она уже ожидала, что ответом ей будет тишина, но мужской голос неожиданно сказал:
— Войдите.
Распахнув дверь, Нино шагнула внутрь и, остановившись у самого порога, сказала:
— Доброе утро. Простите за беспокойство, но я просто хотела узнать, что мне следует сегодня делать.
Ильинский поднял на нее глаза и нахмурился, а она стояла, гадая о том, что было тому причиной. Возможно, ей следовало попросить инструкций у кого-то другого или, может, он рассчитывал, что она будет знать сама чем ей нужно заняться?
— Алины пока нет, — сказал наконец он и Нино автоматически кивнула. В доме действительно ничто не свидетельствовало о присутствии ребенка. — Я скоро заберу ее на гостевой режим, — добавил Герман. — Сразу, как только улажу бумажную волокиту. Вы же можете пока заняться обустройством детской. Наверное, у вас это получится лучше.