— Затем, дитя, чтобы убедить членов парламента проголосовать за новые налоги, необходимые для войны с шотландцами. — Он постучал ногтем по длинному списку имен, лежавшему перед ним на столе. — И выкупить из плена доблестных мужей, которые обороняют наши рубежи на севере.
— Твоего отца… — прошептала она, поворачиваясь к Дункану и заливаясь краской стыда от того, что позабыла об этом. У нее защемило сердце. За собственными переживаниями она не подумала о том, что он тоже непрестанно терзается вопросом, жив ли дорогой ему человек.
Потянувшись через стол, она погладила костяшки его пальцев.
Он отдернул руку. Вскинул на нее вопрошающий взгляд. И она, не найдя в себе сил отвернуться, утонула в его серых, как пасмурные небеса, глазах.
— Да. Моего отца, — сердито ответил он и отгородился от нее, скрестив на груди руки. — А теперь ступай в библиотеку, возьми с полки Катона и читай вслух, пока я не приду. Получать знания надобно самому, Маленький Джон. Никто другой за тебя это не сделает.
Перед уходом она, переминаясь с ноги на ногу, задержалась.
— Я могу тебе чем-то помочь? Только скажи, я все сделаю.
В его глазах вспыхнуло удивление — и через секунду сменилось отторжением. Он привык оказывать помощь, а не принимать ее. И Джейн, узрев эту внутреннюю борьбу, поняла, что его приступы гнева были не более чем защитной реакцией, своеобразной стеной, выстроенной, чтобы скрыть от посторонних тот факт, что помимо гнева никакой иной защиты у него не имеется.
— Спасибо за предложение, юный Джон, — ответил вместо него Пикеринг. — Мне нужна копия этого списка, и я уверен, что по окончании нашего разговора наставник Дункан непременно обратится к тебе за помощью.
Она кивнула и попятилась к лестнице, надеясь на прощание дождаться хоть слова от Дункана, но он обрел контроль над своим голосом и заговорил, только когда она поднялась наверх.
— Николас из Эссекса. Он поддерживает нас, или с ним нужно переговорить?
***
Джейн прилежно зубрила Катоновы наставления, которые учили смирению перед вышестоящими, и надеялась, что короля впечатлят эти исполненные благочестия строки.
Когда стемнело, пришлось зажечь свечу. В ее неясном, дрожащем свете слова поплыли у Джейн перед глазами, и она не заметила, как ее веки отяжелели и смежились.
— Кто разрешил тебе жечь свечи?
Заслышав резкий голос Дункана, она встрепенулась и поняла, что задремала на томе Катона.
— Я не знал, что нужно спрашивать разрешение.
— Свечи, дрова и продукты закупаются вскладчину на деньги, которые ты не платишь. Ты расходуешь то, что принадлежит всем, поэтому, зажигая свечу, будь добр, убедись, что свет нужен не тебе одному.
— Но здесь больше никого нет.
— Это еще не повод, наплевав на нужды других, бездумно палить свечи.
Гневная отповедь свидетельствовала о том, что его защитная броня вернулась на место.
— У кого мне спросить разрешение?
— У меня, — с нажимом ответил он, и она позавидовала силе, вложенной в два коротких слова.
— Можно мне зажечь свечу, наставник Дункан?
Он наклонился над столом и задул трепетный огонек.
— Нельзя.
Их окутал интимный, уютный сумрак, и Джейн расслабилась. В присутствии других она почти не опасалась разоблачения. Люди не обращали внимания на ее испачканное, как у всех мальчишек, лицо, и чтобы их одурачить, достаточно было сутулить плечи да говорить погрубее. Но Дункан всегда смотрел на нее очень внимательно. Кто знает, что он может увидеть?
— И как мне заниматься в темноте?
— На встрече с королем ты будешь держать речь, а не читать по книжке. Ты прочел наставления. Теперь отложи книгу и переводи. Учителя уважай.
— Magistrum metue.
— Книги читай.
— Littera disce.
— Litteras disce. Повтори.
Не давая ей спуску, Дункан до самой ночи и без перерыва на вечернюю трапезу заставлял ее зубрить латинские фразы. Ни единым словом он не вышел за рамки урока, но Джейн и не заметила, как пролетело время. Ей ужасно нравился тембр его голоса. Он будто бы озарял светом сгустившуюся темноту.
— С добрыми людьми водись.
— Cum bonis ambula, — отчеканила она. Дункан прогнал ее по Катоновым наставлениям десять раз кряду, а их было ни много, ни мало пятьдесят семь. Утомленная, она решила, что пора бы им поменяться ролями: — Не смейся ни над кем.
Он рассмеялся и одобрительно хлопнул ее по коленке.
— Neminem riseris.
Она тоже зашлась смехом, подалась вперед, и вдруг ее лицо, ее губы нечаянно оказались около его губ, да так близко, что уловили его дыхание, сбившееся, как и ее собственное. Она качнулась к нему. И мазнула губами по его колючей от вечерней щетины скуле.
Он отшатнулся.
Повисло неловкое молчание.
— На сегодня достаточно. — Он встал.
Отпечаток его ладони еще горел на ее колене. Кожа еще помнила тепло его дыхания, губы еще покалывало после прикосновения к его щеке. Она не хотела отпускать его. Не сейчас.
— Ты давно не играл на гиттерн, — торопливо произнесла она. — Мне бы очень хотелось послушать.
Он молчал, и Джейн мысленно отругала себя за умоляющие интонации в голосе. Вдруг он заметил, что она ведет себя как женщина, которой не хочется расставаться с мужчиной?
— Жди здесь. — Он оставил ее одну в темноте.
Вернувшись с инструментом в руках, он взял несколько небрежных аккордов, а потом запел веселую студенческую песенку, одну из тех, что исполнял в пивной.
— Чего молчишь? Запевай, — в перерыве между куплетами сказал он, не переставая в бешеном темпе перебирать струны.
Она покачала головой.
— Я не умею. Ты продолжай. Я буду подпевать. — И прикусила язык, чтобы не запеть ненароком.
— Стесняешься своего голоса?
Он заподозрил неладное, не иначе. Не мог он оставить без внимания то, как прерывисто она задышала, какими мягкими сделались ее губы, когда она, играя с огнем, мимолетно дотронулась до него.
— Немного. — Она не знала, в каком возрасте у юношей перестает ломаться голос, и прибавила с совершенно искренним отвращением: — До сих пор тонкий, как у девчонки.
— Что ж, ладно. — Потаенный вопрос без ответа повис в воздухе.
Он снова запел, и Джейн, не разжимая дрожащих губ, принялась вслед за ним выводить мелодию. Песня была длинная. В ней говорилось о шумных попойках, о похождениях бесшабашных студентов, о духе товарищества, и каждый ее куплет оканчивался веселым восклицанием tara tantara teino. Воодушевленно отбивая такт, она пребывала в озорном восторге от этой лихой, не предназначенной для женских ушей песенки, и в совершеннейшем упоении от звучания его чудесного голоса в темноте.
Наконец, после финального tara tantara teino, Дункан в последний раз ударил по струнам, и его руки в ликующем жесте взметнулись вверх.
— Здорово поешь, — выдохнула она. — Как заправский менестрель.
Он принялся лениво перебирать струны маленькой щепочкой, сделанной из гусиного пера.
— Музыканты редко забредают на север, а зимы там длинные. Приходится развлекать себя самим.
— В твоей семье, наверное, принято петь каждый вечер.
Мелодия, всхлипнув, оборвалась. Резким движением он отложил инструмент в сторону.
— Ты не должен был навязывать себя королю.
Джейн моргнула. Она всего-то и сделала, что упомянула его семью, а он немедля отдалился от нее и выбранил. Ее захлестнула обида. Если бы он знал, кто она на самом деле! Тогда бы он понял, у кого из них двоих больше прав беседовать с королем.
— Но ведь ничего плохого не случилось. — На мгновение она задалась вопросом, что разозлит его больше, узнай он правду — ее пол или ее происхождение.
— Да что ты. А если я не успею тебя подготовить? Какое, по-твоему, мнение сложится у короля обо мне?
Она забыла о его отце. Без помощи короля его не вызволить на свободу. Своим вмешательством она легко могла все испортить.
— Прости. Я поступил необдуманно, — пробормотала она. Как можно надеяться сойти за мужчину, если все ее поступки продиктованы женской импульсивностью?