Открытие потрясло его, как удар кулаком в темя.
Щеки, на которых не рос даже пушок — и никогда не вырастет. Оробевший взгляд. Узкие плечи, слишком широкие для юноши бедра…
— Боже, — выдохнул он. — Ты женщина. — Неловкость, несоответствие. Как от потуг писать левой рукой.
Она яростно, отчаянно замотала головой, а потом, поняв, что бессмысленно отрицать очевидное, совершенно по-женски расплакалась, уткнувшись лицом ему в грудь.
Если их увидят, если хоть одна живая душа узнает… В его одурманенном мозгу начала вырисовываться картина того, какими будут последствия. Он схватил ее за руку, и его бросило в жар.
— Идем. Живо.
По пути в его комнату им, по счастью, никто не встретился. Они зашли внутрь, и Дункан, захлопнув дверь, отшвырнул девчонку от себя с такой силой, что она отлетела к стене. Он был до смерти перепуган тем, насколько страстно хотел поцеловать ее, нет, поглотить ее полностью — и сейчас, и все это время, все эти долгие недели, пока внутри него росло отвратительное чудовище, желавшее проделать с мальчиком вещи, которые ни один мужчина не вправе желать от другого.
Потому что Джон был не просто другой. Он был другая.
Дункан подтащил ее к себе. Он должен знать наверняка. Должен добыть последнее доказательство. Сведя вместе ее запястья, он зажал их в кулак. До чего легко сломить сопротивление женщины, подумалось ему сквозь пелену ярости. Можно даже не напрягаться.
Она выворачивалась, брыкалась, громким шепотом требовала отпустить ее, но он оставался неумолим. Запустив правую руку в ее шоссы, он пошарил у нее между ног. Пальцы, обжигаясь о голую кожу, запутались в мягких завитках. И нащупали рядом комок ткани.
Зажав улику в кулаке, он поспешил выдернуть руку наружу. Пока соблазн не стал слишком велик.
Пока он не пересек черту.
Он потряс жалкой обманкой у нее перед носом.
— Ты меня одурачила! — Выставила полным болваном. Идиотом. Деревенским дурачком, не умеющим отличить овцу от барана.
Впрочем, не его одного. Она одурачила их всех.
Или не всех?
— Кто о тебе знает? Джеффри, Генри? Говори.
— Только Гэвис, — пробормотала она, опуская глаза в пол.
— Какая еще Гэвис?
Она вскинула голову. Глаза ее сверкнули гневом под стать тому, что кипел внутри него самого.
— Ты спал с нею и не спросил, как ее зовут? — Для мужчин, очевидно, в этом не было ничего зазорного.
— Кто она?
— Девушка, которую ты подложил мне в постель, — с горечью отозвалась она.
Он густо покраснел до самой шеи. Они же… Он же ясно слышал, как они…
— Мы шумели, чтобы ты ничего не заподозрил! — воскликнула она, завидев его растерянность.
Его затопило облегчение.
— Больше никто не знает?
— Никто. И не должен узнать. Пожалуйста, Дункан, помоги мне.
Челюсть его изумленно отвисла, а потом сердито захлопнулась. Вот уж что-что, а помогать этой предательнице он не собирался. Чего он хотел сделать, так это занести кулаки и бить ее смертным боем, пока не иссякнет переполнявшая его злость.
Но он не мог поднять руку на женщину, какой бы подлой и лживой она ни была.
— Помочь? Да чем же? — вырвалось у него. — Чего ты вообще можешь хотеть?
— Того же, чего и ты! Я хочу вольно жить, учиться, ходить по улицам, не опасаясь, что ко мне начнут приставать. Я хочу, чтобы в первую очередь меня слушали, а не оценивали размер моих… титек.
Господи, помоги. Он немедленно уперся взглядом в ее плоскую грудь.
— Представь себе, они там есть, — огрызнулась она. — Просто перевязаны.
— То есть, история про падение с лошади это… — Он не договорил. Вранье. Сплошное вранье. Ловко же она обвела их вокруг пальца.
И несмотря на это, ему нестерпимо, до дрожи хотелось ее обнять — так, что он едва поборол искушение.
— То, что ты сделала… Это противоестественно.
— Я не сделала ничего, о чем нельзя признаться на исповеди, — отрезала она. — В отличие от твоих делишек с овцами.
Смешное и нелепое обвинение, но он был слишком зол, чтобы смеяться.
Овцы никогда его не прельщали.
Она принялась мерять шагами комнату. При других обстоятельствах его позабавила бы эта пародия на его собственную учительскую манеру ходить при разговоре.
— Я хочу получать знания, хочу путешествовать. Что здесь противоестественного? Почему я должна мириться с тем, что все, кому не лень, решают за меня, что можно, а что нельзя, только потому что по воле случая я уродилась женщиной?
— Господь сотворил тебя женщиной не случайно. У тебя свое предназначение.
И оно заключается в том, чтобы лежать подо мной. Ни о чем другом наедине с нею, когда напротив призывно маячила его узкая кровать, он попросту не мог думать.
— Какое, скажи на милость? Быть приманкой для любого прохожего, которому спьяну может взбрести в голову поцеловать меня или сотворить чего похуже?
Краска стыда залила его лицо при воспоминании о том, как они приставали к уличной женщине. Неудивительно, что ее вывернуло наизнанку.
— Я своими руками сверну шею любому, кто посмеет тебя тронуть.
Ее лицо смягчилось.
— Спасибо.
Никогда еще она не выглядела так женственно.
Глотая воздух, он попытался собраться с мыслями и понять, как поступить дальше. Он сам привел сюда Маленького Джона. Ответственность за парнишку — нет, за девчонку — лежала на нем одном. Не только она окажется в опасности, если правда выплывет наружу, но и все, чего он с таким трудом добивался долгих семь лет — уважение коллег, общежитие, его ученая степень.
Расставание будет тяжким, но она должна уехать. Немедленно.
— Ты сказала, что ты сирота. Это тоже ложь?
Она замялась.
— У меня есть сестра. Я, кажется, говорила.
Прекрасно. Будет, кому ее сбагрить.
— И тебе не пятнадцать, так?
— Семнадцать.
— Господи, я слыхал от тебя хоть слово правды? — Горло мучительно сжалось. Джон, к которому он относился, как к брату. Джон, с которым он делился тем, что не рассказывал никому. Ни родным, ни друзьям, ни, тем более, женщинам.
— Я не лгала о том, что хочу учиться. — Она посмотрела ему в глаза. — И о том, что буду тебе преданным другом — тоже.
Дружба. Ничего не скажешь, занятное словцо для описания их отношений. А ведь он просил Маленького Джона не разбрасываться обещаниями.
— Я верил тебе. Я рассказывал тебе вещи, которые не доверял никому. А ты лгала мне.
— О том, кто я есть, и только.
— По-твоему, этого мало? Да это самое важное в жизни мужчины — то, кто он есть! Но ты ведь у нас не мужчина, верно? Почем тебе было знать.
Настал его черед нервно расхаживать по комнате. Ради всего святого, что могло сподвигнуть ее на подобный шаг? Может, она сумасшедшая?
— Тебя что, дома били? — Вот единственное оправдание ее поступка. Он, не понаслышке знавший, что такое побои, не отдаст ее в руки каким-нибудь извергам.
— Что ты, никогда! — Его предположение шокировало ее. — Но они хотели, чтобы я была, как все нормальные женщины, а я не могу. Не получается у меня, хоть убей.
Этот мучительный опыт был хорошо знаком и ему самому. Он знал, как это тяжело — пытаться сотворить из себя то, кем ты быть не можешь. «Ты когда-нибудь хотел невозможного?» — однажды спросил он Маленького Джона. Похоже, ответом было «да».
Он схватил ее за плечи и затряс, чтобы из ее головы выветрилась вся эта блажь.
— Думаешь, мужчинам неведом страх? Думаешь, нам не надо бояться тех, кто сильнее и больше?
— Но не всех мужчин в целом.
— Ни черта ты не смыслишь. Послушай меня, Джон, или как там тебя кличут на самом деле… Если в тебе есть хоть капля ума, то за время, пока ты жила среди нас, ты должна была понять, сколь много обязательств лежит на наших плечах.
Закусив губу, она отвернулась, и он еще раз хорошенько встряхнул ее.
— Ты поняла или нет?