— Я хотела научиться защищать свое. Чтобы никто, ни при каких обстоятельствах не мог у меня этого отнять — ни чужие люди, ни муж, ни… — Она запнулась, не зная, как назвать короля. — Я думала, что этого можно добиться, если жить в обличье мужчины.
— Теперь ты так не думаешь?
— Теперь я знаю: то, что нельзя отнять, находится внутри меня.
— Солей сказала, в твоей жизни появился мужчина.
Опустившись на пол у ног матери, она рассказала о Дункане все — от момента их встречи на дороге и до вчерашнего дня, когда он от нее отгородился запертой дверью. Когда она закончила, в комнате воцарилась тишина. После долгого молчания мать проговорила:
— И ради него ты готова на все. Даже на то, о чем раньше не могла и помыслить.
— Да! — Мать поняла ее. Джейн затопило невероятное облегчение — будто река вырвалась из оков зимнего льда. Неужели мать тоже когда-то любила?
— Ты думала, я не дам вам своего благословения?
— А ты дашь его?
— Если вы будете достаточно убедительны.
Ни «да», ни «нет».
— Кто еще должен дать согласие?
— Король. Впрочем, он едва ли станет возражать. С тех пор, как Солей вышла замуж, многое изменилось.
— Значит, из-за моего происхождения королю будет не все равно?
Мать кивнула.
— А что твое происхождение значит для тебя?
Из-за Дункана оно стало досадной помехой. Но матери лучше об этом не говорить.
— Раньше мне казалось, что, будь я мужчиной, то королевская кровь распахнет передо мной все двери. Но, познакомившись с королем, я поняла, что он обычный человек. Причем далеко не такой смелый и благородный, как тот, кого я люблю.
— Джейн, пора тебе узнать одну вещь.
Она озадаченно склонила голову набок. Глаза матери прятались в темноте.
— Какую?
Мать взяла ее за плечи.
— Королевской крови в тебе не больше, чем во мне.
— Но как… — И что важнее всего: — Но кто тогда…
— Твоим настоящим отцом был мой муж.
Уильям де Вестон. Не человек, а тень, смутное воспоминание, в отличие от яркого образа короля, этого постаревшего льва, который часами держал ее на коленях.
— А Солей…
— Тоже.
— Но почему… — Ее мысли смешались. До смерти короля она и в глаза не видела этого так называемого отца.
— По тем же самым причинам, которые понуждают тебя отдать свою жизнь человеку, от которого другие отказались бы. Потому что я любила его и хотела подарить ему чувство, в котором он очень нуждался. Уверенность в том, что он по-прежнему мужчина.
Стареющий король понимал, что его величие неумолимо клонится к закату, но дети, живое доказательство его мужественности, поддерживали в нем жизнь.
Вот и Дункан перестал считать себя полноценным мужчиной и боялся унизить себя, опершись на ее женское плечо.
— Я должна вселить эту уверенность в Дункана. Но как?
— Ответ на этот вопрос ты должна отыскать сама.
И как можно скорее.
— Почему ты не открыла правду сразу после смерти короля?
— Я не хотела лишать вас возможности гордиться своим происхождением.
И она им гордилась до тех пор, пока не обрела силу в себе.
— Но Солей ты все-таки рассказала.
— Она узнала случайно во время судебного разбирательства.
Пикеринг. Она задрожала как перед бурей.
— Мама, ты должна знать еще одну вещь. Дункан дружит с сэром Джеймсом Пикерингом. — Мать молчала, и Джейн прибавила: — Солей боится, что ты не разрешишь мне выйти за друга своего врага.
— Вот, значит, как? — Мать усмехнулась. — За что же мне обижаться на хорошего законника, который всего лишь добросовестно выполнял свою работу? Не Пикеринга и не Джастина нужно винить за то, что мы потеряли дом. Я одна виновата в этом и больше никто.
— Ты?
— Если бы я не отказалась признать вас дочерьми Уильяма, то дом, вне всякого сомнения, оставили бы за вами.
Значит, не мужчина виновен в том, что они все потеряли, но женщина.
— Наверное, зря я скрывала от вас правду, — горько проговорила мать. — Но кроме гордости за отца мне нечего было вам дать.
— Думаю, сейчас все это не важно. — Все, кроме Дункана.
— Что значит — не важно? — резко, с обидой спросила мать.
— Прости. Я не то хотела сказать…
Мать только махнула рукой и со вздохом прикрыла глаза.
— Как странно… Всю жизнь терзаться из-за вещей, которые казались необычайно важными, и в конце концов понять, что смысла в них ни на грош.
Для всех, кроме матери и покойного короля.
Огонь в очаге погас. Сквозь щели в ставнях темнело зимнее небо, разрезанное серебристым серпом месяца.
— Эдуард был бы счастлив назвать тебя своей дочерью.
Мать крепко сжала ее плечо, и Джейн улыбнулась.
— Приведи его ко мне. Если он окажется стоящим человеком, я не стану чинить вам препятствий. Взаимная любовь это слишком ценный дар, чтобы ею разбрасываться. Что толку о того, что когда-то давно я была богата. Счастье соединить возлюбленного и мужа в одном человеке не купишь ни за какие деньги.
Джейн обняла ее, бормоча слова благодарности.
Но ей предстояло преодолеть самое серьезное препятствие.
Упрямство Дункана.
Возвращаться в общежитие было поздно, и она осталась на ночь в гостинице, где наконец-то вымылась и сменила одежду. Тунику и шоссы она отдавать не хотела, памятуя о том, что они понадобятся для возвращения в общежитие, но Солей умела быть настойчивой.
— Просто примерь. — И она вручила Джейн одно из своих платьев. А потом, спрятав потрепанное мальчишеское одеяние, распутала гребнем ее светлые кудри, пощипала щеки и надушила розовой водой. — Смотри, какая ты прелесть.
Она и впрямь преобразилась точно по волшебству, и все-таки не могла отделаться от ощущения, что это очередной маскарад. Красивое платье, тонкий аромат розы — все было чужое. И не женщина, и не мужчина, она чувствовала себя каким-то гротескным гибридным существом, похожим на тех, что часто рисовали по полях Псалтыри. Наполовину люди, наполовину животные, они были изгнаны из мира людей и обречены жить на далеких пустынных землях.
И все же у нее щемило сердце, когда она брала на руки малыша или подмечала, с какой любовью Джастин улыбается жене, когда думает, что никто не видит. Как нежно он обнимает ее за плечи, а та отвечает на ласку, прижимаясь к его ладони щекой.
Смогут ли и они с Дунканом когда-нибудь обрести такой же покой? Если он уступит ее уговорам, какая жизнь ждет их впереди? В то ужасное утро, узнав о ее королевском происхождении, он пытался что-то втолковать ей о своей семье. Она впервые задумалась над тем, как они ее примут и примут ли вообще. Что они подумают о ней, когда увидят?
Ведь кроме них двоих в мире есть и другие люди.
Как им построить жизнь вместе?
После завтрака она решительно объявила, что уходит к Дункану.
Джастин уступил, предварительно посовещавшись с Солей, и настоял на том, чтобы сперва он один, без нее, зашел в общежитие, а после нанес визит ректору. Ее мужское одеяние сестра отдать отказалась, отговорившись тем, что оно еще не вернулось из стирки.
Благодаря связям Джастина при дворе она получила специальное разрешение на посещение общежития. Когда она появилась на пороге, одетая в непривычное синее платье, студенты дружно уставились на нее, не узнавая.
Джейн и сама себя не узнавала.
Уединившись с Генри и Джеффри, она забросала их вопросами.
— Вы меняли ему повязки? Проследили за тем, чтобы он поел?
— Мы сделали все, о чем ты наказывала, — мягко ответил Джеффри. — Не ты одна умеешь о нем заботиться.
Она устыдилась того, что невольно обидела их. Во всем виновато женское платье. Это оно понуждало ее цепляться за исконно женские обязанности и не уступать их мужчинам из страха остаться не у дел.
— Он спрашивал обо мне?
Джеффри молча покачал головой.
Так она и думала.
— Я должна с ним увидеться.
— Он не хочет тебя видеть. — Генри, как обычно, был прямолинеен.