— Просто так. Правда, груши он больше не ест.
— Почему?
— Однажды я его поймал, когда он читал мою почту. Просто стоял рядом с ящиками и читал письмо. Дурацкое письмо. Не помню, о чем там было, наверное какая-то реклама, скорее всего. Я отобрал письмо.
— Отобрал?
— Да.
— И что же?
— И выбил ему зубы.
Великий моралист Лерой.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. СНОВА В НЬЮ-ЙОРКЕ
Риверсайд Парк в сумерках — великолепное зрелище, которое по достоинству может оценить только знаток, либо человек с чистым сердцем. Туристов нет, нет поденщиков-фотографов, и репортеры тоже не заходят, по большому счету. Парк граничит с Риверсайд Драйвом — петляющей авеню. В переулках, уходящих от Риверсайда круто в гору, к Вест Энд Авеню — огромные здания времен Бель Эпокь, с портиками, колоннами, фронтонами, эркерами и еще тысячью разных милых глазу известняковых деталей. Стены толстые. Потолки квартир высокие. На Риверсайд Драйве можно подойти к парапету, отделяющему авеню от парка и посмотреть вниз — пятьдесят отвесных футов. Парк ютится в базальтовых скалах. Район был когда-то населен относительно богатыми евреями, а сейчас населен относительно богатыми евреями, китайцами, итальянцами, и, благодаря близости Колумбийского Университета, здесь также селится немалое количество квартирно субсидируемой профессуры, многие представители которой выглядят очень важно и деловито, читают журналы, жуют хот-доги, вздрагивают и удивляются, если привлечь их внимание, и по большей части никому не досаждают.
Светловолосый мужчина в дорогом официальном костюме сидел на скамейке — за спиной базальтовая скала, впереди и внизу — искусственное поле для футбола, за полем — Вест Сайд Шоссе и река Гудзон. Часть неба за рекой светилась закатным светом. В руках у мужчины был номер «Крониклера». Человек делал вид, что читает статью. Фонари вдоль аллеи зажглись и почти сразу после этого другой мужчина присоединился к читающему газету.
— Наконец-то, — сказал читатель.
— Эй, Роберт. Не надо меня наставлять, я очень редко опаздываю. И когда опаздываю, почти всегда есть веская к тому причина, — сказал Лерой, закуривая. — Как дела?
— Ты уверен, что за нами не следят?
— У тебя мания величия. Кто в этом городе станет за тобой следить, Губернатор?
— Перестань, Джордж, — попросил Роберт. — Ты знаешь, что я имею в виду.
Не меняя позы, Лерой протянул Роберту руку.
— Что? — спросил Роберт.
— Пожмем друг другу руки.
— А, да.
Они обменялись рукопожатием.
— Отрадно, что трюк до сих пор работает, спустя многие годы, — заметил Роберт.
— Трюк?
— Наш метод входить в контакт друг с другом. Мы его изобрели еще в университете, помнишь?
— Да, — сказал Лерой. — Но ты ведь не для того меня позвал, чтобы предаваться воспоминаниям.
— Нет, не для того.
— К делу. У меня мало времени.
— Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу.
— Так.
— Как поживаешь?
— Нормально.
— Если что нужно, скажи. У меня есть знакомые в здешнем полицейском департаменте.
— Ты уже сделал достаточно, чтобы я чувствовал себя обязанным всю жизнь, — сказал Лерой. — Миссия твоя выполнена. Ангелы аплодируют. К делу.
— Не сразу. Мне нужно сперва тебя спросить кое о чем.
Лерой пожал плечами.
— Да, ты все еще мне нравишься, — Лерой пожал плечами. — Ты хороший и умный. Но мысли у меня заняты другим.
— Понимаю. Красивое место, не правда ли?
— Да, ничего, — сказал Лерой, оглядывая местность будто в первый раз. — Особенно с наступлением темноты здесь красиво. Зажигаются фонари, исчезают прохожие. Если подождем, то увидим первых хулиганов и наркоманов.
— Ты очень циничен, как всегда, — отметил Роберт. — Тебе следовало стать врачом. Помнишь, в университете, была девушка… — Роберт сделал паузу. — Я был в нее влюблен. Единственная женщина, которую я когда-либо любил.
Лерой вздохнул. Каким-то образом он предчувствовал, что тема эта будет так или иначе затронута.
— Да, — сказал он.
— Гвендолин Форрестер.
— Да. Я ее помню. А что?
— Помнишь, как я тебе о ней рассказывал все время? Обо всем, что она читает, ест, любит, с какими людьми встречается.
— Да, ты за ней все время следил.
— Как ты думаешь, я бы мог быть с нею счастливым?
— Роберт, — сказал Лерой спокойно. — Послушай. Для кризиса среднего возраста ты еще слишком молод. Поменьше думай о прошлом. Не говорил ли я тебе давеча, что мысли мои заняты другим? К делу, Роберт.
— Я иногда думаю — вышла ли она замуж, или не вышла, или вышла, а потом развелась, — сказал Роберт.
Позади них проявилось какое-то движение. Кто-то там был. Двадцать футов, подумал Лерой. Кто-то смотрел и слушал. И, может быть, записывал. Слышно ничего не было — просто включилось у Лероя шестое чувство. Обычного хама со склонностью к подслушиванию почувствовал бы и Роберт. Но детективы, преследователи и папарацци умеют сдерживать свои силовые поля и делать свое присутствие незаметным.
— Подожди-ка, — сказал Лерой. — Не двигайся. Я сейчас.
Он выпрямился, прыгнул через спинку скамьи, и перебежал аллею, исчезая в густой тени деревьев, липнущих к базальтовому склону. Движения в тени усилились, стали более суетными.
— Дай сюда, — сказал Лерой.
— Что дать?
— Микрофон и камеру, и всю остальную аппаратуру. Давай, давай.
— А ну иди отсюда! — поспешно, тихо и сердито сказал Роджер Вудз, который всегда знал, откуда дует ветер сенсации. — Ай!
— Я мог бы тебя задушить, — сказал Лерой, держа его за воротник.
— Пусти!
— Тише, тише, — Лерой усилил хватку. Воротник врезался Роджеру в шею. — Не так громко, мальчик мой.
— Ладно, хорошо, — прохрипел Роджер. — На, вот.
Лерой взял камеру и микрофон.
— Лента?
— Цифровик.
— Диск?
— Что за проблемы, мужик?
— Предубеждение, — объяснил Лерой. — Терпеть не могу, когда подслушивают. Те, кто подслушивают — они хуже, чем негры и евреи. Дай сюда диск, сволочь.
Роджер медлил. «Нападение на Журналиста в Риверсайд Парке».
— На, — сказал он наконец.
— Будь добр, уберись из парка. У меня тут частный разговор. Понял? Частный. Да и кто, по-твоему, купит твои записи? Желтая пресса никогда не слышала о губернаторе Вермонта, ежедневные газеты не обратят внимания по обычной причине, а еженедельникам все равно. Кому ты собирался все это продать? Кто купит?
— Никто.
— Он бы тебе не заплатил.
— Оставь меня в покое, мужик, — сказал Роджер несчастным голосом. — Свобода прессы. Не всех нас можно купить, не всех достать своими глупостями о «частных разговорах».
— Да ну тебя. Заткнись, — сказал Лерой. — Свобода прессы, надо же. Я тебе покажу свободу.
— Отдай мне, что взял.
— Нет.
— Почему?
— Я решил, что мне оно нужнее.
— Не имеешь права!
— Имею. Я больше и сильнее тебя.
— Я вызову копов.
— А я по-твоему кто, примадонна нью-джерзийского балета? — сказал Лерой, показывая бляху. — Скажи, зачем ты нас записывал?
— Просто так.
— По привычке папарацци, — предположил Лерой.
— Я репортер, — возмущенно сказал Роджер.
— Настоящий репортер, или желающий быть таковым?
— Штатная единица.
— Странный мир у нас какой, — сказал Лерой, ломая диск пополам. Затем он разбил камеру о дерево и разломал на несколько частей звукозаписывающую приставку. — Вот, — сказал он. — Можешь идти.
— Ты действительно коп? — спросил Роджер.
— Да. А тебе-то что?
— Что ж… Если тебе интересно — этот парень скоро предложит тебе кое-что.
— Какой парень?
— На скамейке.
— Так. И что же?
— Думаю, что одна из его грязных тайн скоро откроется. Он хочет тебя нанять, чтобы ты не дал ей открыться.
Лерой подумал.
— Логично, — сказал он. — И все-таки — тебе-то что до этого?
— Не соглашайся.