— Ага, — сказал Лерой. На самом деле, он все это время ощущал чье-то присутствие у себя за спиной. — И кто же это?
— Это я, — раздался позади хрипловатый невыразительный голос.
Делая серьезное лицо, Лерой медленно повернулся. Говорящий был большой мужчина в очень вульгарном официальном костюме. Иссиня-черные волосы зачесаны назад и щедро пропитаны гелем. Очень темные глаза остановились на переносице Лероя. Чисто выбрит. На мощном волосатом запястье Ролекс, на другом запястье, не менее волосатом, золотой браслет. На толстых пальцах кольца с нескромного вида камнями.
— Тебя зовут Лерой? — спросил мужчина без интонации.
Не отвечая ему, Лерой изучал говорящего. Поизучав, он решил, что говорящий ему не нравится. Настроение от этого резко улучшилось — он любил, когда ему кто-то не нравился. Память снова работала, и блок больше не мешал. Внезапно большой мужчина положил руку Лерою на плечо, а другой взял со стойки алюминиевую трубу. Движения его были медленные, основательные, привычные, и целью имели дать жертве хорошо понять, что будет дальше. Эта намеренная медлительность дала Лерою необходимое для действия время. Не отрывая глаз от лица большого мужчины, Лерой ударил его кулаком в пах, одновременно хватаясь за противоположный конец алюминиевой трубы. Глаза большого мужчины широко открылись. Хриплый рык вылетел изо рта. Он совершенно точно намерен был убить Лероя, как только боль уменьшится. Картина зверского убийства Лероя мелькнула у него перед глазами, радуя, и мелькнула бы еще раз, если бы Лерой не приподнялся слегка с вертящегося стула и не боднул бы его лбом в лицо. Затрещал картиляж, брызнула кровь. Большой мужчина отпустил трубу. Лерой выпрямился. Схватив противника за влажные от геля волосы, он согнул его пополам и трубой выбил ему передние зубы. Бросив его на пол, он стал бить его ногой — в ребра, в лицо, в живот, в спину — пока жертва не превратилась в вопящий, умоляющий, бесформенный и обильно кровоточащий кусок ничего не соображающей клетчатки.
Лерой повернулся к хозяину, стоящему на ногах и смотрящему с опаской на происходящее
— Это ты его сюда пригласил?
Отступая назад, хозяин сказал хрипло:
— Э, не надо сердиться, мистер Лерой.
Лерой взял его за воротник и поднял трубу.
— Отвечай на вопрос.
— Я очень, очень сожалею. Очень, сэр.
— Ты попросил его придти?
— Нет, это было совсем не так!
— А как это было?
— Он из мафии, сэр. Его отец… мистер Лерой, сэр… его отец — под самым главным стоит.
— Ну и что?
— Он сказал, что теперь собирать здесь урожай будет он.
Лерой подумал.
— Понимаю, что это вызовет некоторые затруднения, — сказал он.
— Да, сэр. Но это ничего, сэр. В смысле, платить кому-то одному — это ничего, это терпимо. Затруднительно, но терпимо.
— Нет. Я имею в виду, что платить двум затруднительно. И все-таки — ты попросил его придти именно сегодня, зная, что сегодня мой день?
— Нет.
— Он спрашивал тебя, в какие дни я сюда прихожу?
Хозяин молчал, глядя на Лероя умоляюще.
— Трусишка, — сказал Лерой. — Подлый, тупой, незначительный подонок. Слушай. Деньги мне нужны. Но и самоуважение тоже нужно. На этот раз я тебя прощу. Поскольку деньги нужны. Но в следующий раз я скажу — черт с ними с деньгами, и сделаю с тобой тоже самое, что только что сделал с ним, только еще хуже. Понял?
— Э…
— Я тебя спрашиваю — понял, гигантская свиная какашка?
— Сэр! Если вы оба будете здесь собирать урожай, урожая вскоре не будет вообще. Два урожая мне платить нечем.
— Скажи тогда ему, чтобы больше сюда не приходил.
— Лучше бы вы.
— Что — лучше бы я? Лучше бы, чтобы я сюда не приходил?
— Нет, лучше бы вы, — сказал хозяин, пытаясь говорить рассудительно, — сказали ему, чтобы он сюда не приходил. Вы понимаете, да, мистер Лерой?
— Не очень, — сказал Лерой серьезно. — Однако, как-то все-таки неприлично, ты прав. Сидели мы с тобой, разговаривали, как два законных зарегистрированных избирателя… Ты голосовал в прошлом году? Голосовать нужно обязательно, всегда. Из всего регистра голосовала в прошлый раз может быть треть — что из этого вышло, сам знаешь. Эй! — он повернулся к месиву протоплазмы, которое вроде бы ползло к выходу. — Эй! Я с тобой еще не закончил.
Вразвалку Лерой подошел к месиву, сунул руки в карманы, и ногой перевернул конкурента на спину.
— Как тебя зовут, сынок?
— Питер, — сказал большой мужчина с большим трудом.
— Генеалогическое наименование?
— А? Ч… Чего?
— Фамилия твоя как, Питер.
— Гбгнфбни.
— Прости, как?
— Джулиани, — выдал наконец Питер сквозь кровь и осколки зубов.
— О! Бывшему мэру не родственник ли?
— Нет.
— Хорошо. Подойдешь к своему тупому заместителю дона, или кто он там… сегодня же вечером… и скажешь ему, что ты пытался померяться яйцами с Детективом Лероем, и вот что вышло. И пусть это послужит предупреждением всем, кто желает собирать урожай на моей территории. Это заведение — часть моей территории. Если еще кто-нибудь сюда заявится, то точно так же получит [непеч. ], а потом я пойду к помощнику дона и дам [непеч. ] ему, прямо на виду у всех его подхалимов, жены, и детей. Заранее всех обзвоню, чтобы явились. Ты понял, или ты хочешь, чтобы я оторвал кусок от консервной банки и этим куском срезал бы тебе оба уха? Говорят, так поступает русская мафия. Ваши конкуренты. Надо попробовать.
— Я понял, — сказал Питер, плюясь кровью. — Все ясно. Я понимаю.
— Он понимает, — сообщил Лерой толстому хозяину.
Он протянул руку, в которую хозяин вложил пачку банкнот. Лерой небрежно сунул деньги в карман пиджака, не пересчитывая.
— Ну, хорошо, — сказал он. — Я хотел тут выпить кофе, но ты оказался негостеприимен, и я обиделся. Выпью в другом месте. Пока.
В тот вечер имела место конференция, спешно собранная в связи с тем, что случилось с Питером Джулиани.
— Нельзя его трогать, — сказал председательствующий после того, как выслушал постыдный отчет Питера и его подельщиков. — Лерой неприкасаем. Он подонок, это так, и, кстати говоря, я многое бы отдал, чтобы иметь возможность им заняться. Это неправильно, что он у нас отнимает доходы. Он не член никакого клана. И все-таки трогать его нельзя.
— Почему? — спросил один из друзей Питера.
— Он однажды спас жизнь сыну Франки, — объяснил председательствующий. — Представляете, спас пацана. Своей жизнью для этого рискнул. Франки никогда не забудет. Франки позволяет Лерою делать все, что Лерою нравится. Ладно. Всего два заведения. Забудем.
Лерой дошел пешком до Третьей Авеню. Разница между Третьей Авеню в Манхаттане и магистралью с тем же названием в Бруклине, где жил Лерой, состоит вот в чем. В Манхаттане вам следует пройти еще квартал или два, ко Второй Авеню, или даже к Первой, в зависимости от дня недели и частоты полицейских патрульных машин. На бруклинской Третьей, наркотики продают по крайней мере в четырех местах между Флатбушем и Проспектом. Лерой направился к одному из таких мест и вскоре увидел нужного ему человека по кличке Ворчун — длинного, злобно выглядящего моложавого негра, одетого под рэп-звезду.
— Привет, Ворчун.
— Как дела, — отозвался Ворчун обиженно.
— Все в порядке?
— Да, наверное.
— Жена и дети?
У Ворчуна не было ни жены, ни детей, и Лерой об этом знал. Просто они разыгрывали каждый раз один и тот же ритуал, по настоянию самого Лероя.
— Ушла. Оставила на мне детей и ушла.
— А, да, помню. А ты единственный кормилец теперь, да?
— Именно.
— Что ж, Ворчун, я очень сожалею, но должен тебе сказать — жизнь вообще тяжелая штука. Я тебя уважаю. Тебе тяжело. Но было бы еще тяжелее, если бы копы к тебе каждый день приставали. Но тебя не трогают. В основном. Правильно? Отвечай.
— Да.
— Ну так вот. Есть на свете лишь один человек, один доблестный, бескорыстный парень, который следит за тем, чтобы тебя не трогали. Только один. Кто это, Ворчун?
— Это вы.
— Прости, как?
— Это вы, мистер Лерой.