— Слыхал, конечно, про наш конфликт с горкомом? — спросил Булатов.
— Что вы имеете в виду, Андрей Андреевич?
Булатов хмыкнул и простецки, как это делают дети, вытер рот ладонью.
— Заковыристый вопросик задаешь, главный! С миной замедленного действия…
— Не понимаю, — растерянно, заметно побледнев, сказал Воронков. — О чем вы, Андрей Андреевич? Что вам не понравилось?
— Подтекст. Тонкий намек на толстые обстоятельства… Ладно. Отвечу тебе без всяких тонкостей — к ним я не привык, они мне ни к чему. У меня с горкомом один-единственный конфликт, а не дюжина, как тебе кажется.
— Ничего такого мне не кажется, Андрей Андреевич. Я и про один-единственный ваш конфликт слышал только краем уха.
— Вот ты опять проговорился. Что же это получается, главный? Ты, моя правая рука, мой первый заместитель, о моем принципиальном конфликте с горкомом только краем уха слыхал. Почему плохо прислушиваешься? Почему не принял близко к сердцу всю эту катавасию с моим квартирным приказом?
— Это только так говорится, по инерции, что краем уха… Извините за неточность. Мне известен этот ваш конфликт с горкомом.
— «Ваш»?! Не наш, значит, с тобой, а персонально мой? Открещиваешься, главный? Простая душа. Что на уме, то и на языке.
— Андрей Андреевич, вы сегодня не в духе.
— Нет, в духе. В злом духе, дорогой товарищ. И скрывать этого не намерен. Наоборот, хочу довести до твоего сознания, что и ты в этом во многом повинен. Я недоволен твоей позицией, главный. Тащим воз на крутую гору в одной упряжке. И вот ты на самой опасной крутизне взваливаешь на меня одного всю тяжесть и норовишь освободиться от хомута.
— Давайте уточним мою позицию в этом вопросе, Андрей Андреевич.
— А чего уточнять? Все ясно как божий день.
— Нет, не ясно!.. Скажите, почему вы в одиночку сочинили эту квартирную инструкцию? Почему не сочли нужным хотя бы проинформировать меня о сути дела? Я уж не говорю — посоветоваться. Молчите? Я за вас отвечу: вы были уверены, что я вынужден буду вас поддержать даже в том случае, если внутренне не согласен с вами.
— Попал пальцем в небо!.. Я не нуждался в твоей поддержке. И не обязан был тебя ставить в известность об этом мероприятии. Квартирные и бытовые дела не твоя стихия.
— Почему же теперь, после конфликта с горкомом, вам понадобилась моя поддержка?
— Потому, что эти горкомовские говоруны ухитрились из мухи слона сделать. И речь идет не о формальной поддержке, не волнуйся, я как-нибудь сам себя поддержу в драке с Колесовым. Мне обидно, дорогой товарищ, что ты меня предал. Ты, кому я доверился, кого тащил за уши все выше и выше…
— Вы неосторожно обращаетесь со словами, Андрей Андреевич. Когда я вас предал? Где? Кому?
— Мою квартирную инструкцию, приказ, которым должен руководствоваться коммунхоз, читал?
— Да, ознакомился…
— Согласен с ней?
— Нет. Ваш приказ противоречит и букве и духу советских законов. Он негуманный. От него попахивает местничеством, произволом.
— Ты, кажется, мораль мне читаешь? Очнись!.. Ты уже давно не секретарь парткома, а только главный инженер.
— Я был и остаюсь коммунистом, Андрей Андреевич…
— Вот что, дорогой товарищ, немедленно отправляйся в первый мартен. Бери Головина за шиворот, тычь носом в прорыв и добивайся решительного перелома!
— Я не способен кого бы то ни было хватать за шиворот. Тем более талантливого инженера Головина…
— Какой он талант? Медная тарелка, отражающая золотой свет легендарного отца. Дезорганизатор — вот кто он такой. Во всех грехах первого мартена повинен только он, Головин. С него и спрос.
— Нет, Андрей Андреевич, мы с вами тоже не безгрешны. В обязательствах, принятых на девятую пятилетку, мы должны были еще в прошлом году коренным образом реконструировать тылы мартенов — колоннаду, хранение и разделку скрапа, — установить дополнительные и более мощные прессы, мостовые и магнитные краны, заменить старые завалочные машины новыми. Мы этого пока еще не сделали и, стало быть, на какое-то время подорвали позиции мартеновцев.
— Ах, вот как! Стал адвокатом Головина? Продолжай, дорогой товарищ. Пожалуйста.
— Положение в первом мартене, конечно, можно временно, на два-три дня, выправить. Хватаньем за шиворот мастеров, начальников смен, бригадиров, сталеваров. Но это не стратегия, не политика дальнего прицела в борьбе за девятую пятилетку, а отчаянное, жалкое крохоборство. Положение первого и других мартенов надо менять кардинально, как и положено в век научно-технической революции.