— Прекрасно. Желаю успеха.
— А вам не хочется послушать мое пение?
Я усмехнулся: удостоился персонального приглашения!
— Если к пятнадцати случайно окажетесь в доменном, загляните в красный уголок.
Я решил прекратить затеянную царицей игру. Ответил вежливо, но сухо:
— Тамара Константиновна, я давно ничего не делаю случайно. К сожалению, завтра я не буду в доменном. Желаю вам успеха. Доброй ночи.
И положил трубку…
Утром она подкатила к подъезду гостиницы на своем «жигуленке». Вот так сюрприз! Вышла из машины, огляделась. Красивая, строгая, злая, во всем красном. Постояла, подумала и решительно поднялась на крылечко. Неужели ко мне? Да!
— Извините за вторжение. Но другого выхода у меня не было.
— Доброе утро. Садитесь. Хотите кофе?
— Хочу поговорить! — Она стояла посреди комнаты и смотрела на меня. — Вы приезжали на Пионерскую не затем, чтобы посмотреть на свою бывшую халупу. Хотели застать меня врасплох. Уличить.
— Уличить? В чем?
— Не притворяйтесь. Эх, вы! Поверили бабьим сплетням…
— О чем вы, Тамара Константиновна? — Неожиданно для себя я взял ее за руку. — Я не знаю, что говорят о вас. И не хочу знать. А верю я только себе. Своим глазам, своим ушам.
Она вырвала свою руку из моей и убежала.
Я услышал, как ее «жигуленок» фыркнул переобогащенной смесью, сорвался с места и исчез за воротами.
Минут через десять, когда я вышел из гостиницы подышать свежим воздухом, во дворе появилась салатная «Волга» с черными шашечками. Такси подрулило ко мне. Егор Иванович! Лицо нахмуренное, в глазах тревога. Так озабочен, что забыл поздороваться.
— По дороге сюда, это самое, встретил царицу Тамару. Притормозили. Поговорили. Каждое ее слово в слезах вымочено. С чего бы это, а? Не ты, Саня, ненароком обидел ее?
— Сама себя она обидела.
— Ясный корень… Выходит, дошли-доползли и до тебя сплетни насчет ее, это самое, и Булатова.
— Булатова?.. Первый раз слышу. Имей в виду, Егор Иванович: сплетнями не интересуюсь.
Говорил я сердито, но мой друг воспринял мои слова так, будто я ему сообщил что-то необыкновенно радостное.
— Ты умница, Саня! — воскликнул он. — Целиком и полностью, это самое, соответствуешь.
Больше мы с ним никогда не говорили о Тамаре.
В моем распоряжении остаток дня, вечер, вся ночь, рассвет и восход солнца. За это время я могу намотать на спидометре сотни километров, побывать на горном озере, в предгорьях Северного хребта. Могу мчаться по ночным дорогам или стоять на вершине горы и любоваться мириадами огней комбината и города.
Еще и десяти вечера нет, во многих домах уже все окна темные. Рано надо вставать рабочему народу, каждый ночной час ему дорог. Малолюдно даже у вокзала. Огибаю привокзальную площадь и попадаю на пустынный проспект Ленина. И тут вдруг почувствовал острейшую боль в пищеводе — будто акульи зубы вонзились в мои внутренности. Кое-как, согнувшись в три погибели, доехал до площади Ленина, вырулил ослабевшими руками на обочину, заглушил мотор и упал на оба передних сиденья. Долго полулежал на спине с закрытыми глазами, прижав руку к животу. Прошло, наверное, около часа, пока не полегчало.
Слышу чей-то грубый голос:
— Эй, работяга, чего дрыхнешь в такую хорошую ночь? Вставай, погутарь со мной.
Поднимаюсь, открываю глаза. У опущенного окна машины стоит женщина с дымящейся папиросой в зубах. В рабочем халате, в платочке.
— Ждешь кого-нибудь? Случаем, не меня?
— Может, и тебя… Куда ехать?
— На правый берег. Нам с тобой по дороге?
— Семь верст в сторону — не беда. Давай садись.
— Какой скорый и добрый! С чего бы это, а? Рублишко рассчитываешь содрать за проезд? Не надейся. Левых заработков не имею. В главной конторе ночной уборщицей вкалываю, еле концы с концами свожу.
— Садись, говорю, поскорее, а то, пожалуй, раздумаю.
— Ладно, так и быть, уважу я тебя, белоголовый, сяду.
Уверенно, по-хозяйски, расположилась рядом со мной, бесцеремонно выдохнула в мою сторону струю беломорского дыма, ласково посмотрела цыганскими глазами.
— Сладко ты спал. Извини, что разбудила. Хороший сон видел, а?
— Какой там хороший! Профсоюзное собрание, будь оно неладно…
Она хлопнула себя ладонями по коленям.
— Ну и ну! Двужильный ты. И наяву, и во сне живешь собраниями. При твоем возрасте надо прислушиваться, об чем на небесах балакают, а не тут, на грешной земле.
— Именно это самое я и делал: прислушивался к голосу с неба…
Она закурила новую папиросу.