Так рифма получалась даже лучше. Полковник Малышев не возражал. Он сказал, что в таком виде песня даже приобрела воспитательный смысл, что нам-разгильдяям здесь в лагерях необходимо.
Вообще, в строевых песнях, которых наш запевала Анатолий тут же изучил великое множество, не очень обращали внимание на содержание и стилистику. Старшина во время перехода кричал:
– Чего приуныли? Кто запевала? Рядовой Дейнека? А ну, запевай что-нибудь веселое. Например «Я моряк». И тут же Толик начинал во всю силу своих легких выводить грустные и, по-моему, бездарные слова этой походной песни, полностью лишенные всякой жизнерадостности:
Инцидент с ночной неудачной вылазкой нашего коллеги по пустячному делу не был забыт, но включая его в будущую светогазету, имя героя я, конечно, скрыл из этических соображений. Начальник сборов не преминул высказаться о происшедшем инциденте на следующий день на утреннем построении. Он, как всегда, использовал эпическую форму изложения.
– Некоторые наши курсанты еще не привыкли к нашим четким правилам дисциплины и личной гигиены, за что были наказаны. Еще раз напоминаю, что курсанты находиться в позе орла могут только в отведенных для этих занятий специальных помещениях независимо от времени суток. Проверять буду лично, даже ночью.
Вообще, ночи у нас проходили весело. Палатка была большой, но в ней размещалось двенадцать солдат, так что лежали мы впритык и поворачиваться на другой бок нам приходилось по команде.
Рисование спасало нас от многих тягот. Мой сокурсник Дима делал офицерскую книжку для командующего, который, якобы, обещал приехать на наши сборы с проверкой. Дима открыл изящный способ сачкования. В течение пяти дней он филиграннейшими надписями и рисунками заполнял страницы, вызывая восторг у наших бравых офицеров, а на шестой день, якобы, случайно переворачивал бутылочку с тушью и заливал всю свою работу. Так как приказ он все равно должен был выполнить, то Дима начинал рисовать все сначала. После второго раза ему сообщили, что в случае аварии в третий раз, он останется на повторные лагерные сборы. Пришлось книжку все-таки закончить. Правда, он это сделал за день до окончания сборов. Я работал с Димой в одной штабной просторной палатке, только я рисовал карты для наших занятий по тактике.
Основным развлечением была периодическая перебранка в соседней роте, расположенной вблизи этой палатки. Ротным там был, как сейчас говорят, лицо кавказской национальности. С утра начинались споры. Мы слышали:
– Сейчас разойдемся и через полчаса приходи на построение.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться.
– Обращайся!
– Разрешите пойти в медпункт.
– Если сильно больной, можно. А что там еще стряслось?
– Живот болит.
– Болит живот? Три наряда вне очередь.
– За что? Я же болен.
– Молчад! Все курсанты кушал вечером одно и то же и утром кушал одно и то же. Ни у кого не болит, у тебя болит. Кушал то, что не положено. Три наряда.
– Да нет! Я вам сейчас все объясню.
– Молчад! (пауза)
– Почему молчижь?
– Просто у меня…
– Молчад! (пауза)
– Почему молчижь?
– У меня уже давно больной…
– Молчад! (пауза)
– Почему молчижь!
– Язва!
– Кто язва? Ты почему ругаешься?
– Да нет, болезнь у меня такая – язва.
– Почему сразу не сказал? Нет справка, нет болезнь. Мобилизовали в лагерь, значит нет такой болезнь. Ладно – иди лечись. Чтобы за полчаса вылечился.
Был на нашем курсе один армянин – Авет Багдасарян, очень общительный и дружелюбный парень. В один прекрасный день, когда нам полагалось время отдыха после обеда, Авет подошел ко мне и говорит:
– Слушай, Саша, пошли со мной немножко выпьем, немножко покушаем. Там мои приятели приехали ко мне проведать.
– Как это им удалось, – я был крайне удивлен, – ведь территория лагеря охраняется от посторонних. Каждый день выставляют наряды.