– Та, подумаешь охраняется, всегда можно договориться.
Мы пошли в лес, прошли метров двести, на поляне его ждали два приятеля – армянина. Познакомились. Они тут же организовали нехитрую скатерть-самобранку с выпивкой и закуской. Машины поблизости не было, так что как они добрались, я так и не понял. На мои вопросы они отвечали уклончиво:
– Найти лагерь было просто, а вот найти Аветиса при таком большом количестве солдат, это-таки было тяжело.
Мы выпили, закусили, поболтали о том, о сем, порассказывали о нашем солдатском житье-бытье, распрощались и пошли назад к палатке. И тут обнаружилось, что Авет без пояса. Он уверял, что где-то повесил пояс на сук, так как он ему надоел, но на какое дерево, вспомнить не мог. Наши поиски не принесли никаких результатов. Он подпоясался какой-то веревкой, отрезанной от фала в палатке, и этого никто не обнаружил на вечерней поверке, поскольку стемнело. Зато на следующее утро отсутствие пояса сразу увидели и Авета отправили на гауптвахту. Однако когда мы вернулись к обеду в лагерь, то у палатки нас встретил сияющий Авет с новым поясом.
– Авет привет!
– Привет! Авет.
– Как тебе удалось уйти с гауптвахты?
– Да мне ребята привезли справку от врача, что мне нельзя брить голову, а на гауптвахту с прической не принимают.
– А откуда пояс?
– Там же на гауптвахте купил у старшины.
Не знаю, насколько его рассказ был правдоподобным, но Авет был парнем находчивым и всегда легко ориентировался в сложных ситуациях.
Единственные трудные учения, от которых нас не спасало рисование, это были ночные марш-броски с переправами. Будили нас среди ночи по тревоге, полусонных заталкивали в БАВы (большие водоплавающие автомобили) и везли всю ночь невесть куда. Под утро предстояла переправа с форсированием водной преграды сходу, захватом противоположного берега и устройства на нем плацдарма с огневыми точками. Следует отметить, что поездка проходила без особого комфорта. Те, кто рассчитывал доспать по дороге, не смогли оправдать своих надежд. БАВ тащился по ухабам всю ночь, нас в кузове было достаточно много, так что сидели мы, как сельди в бочке, или точнее, как сигареты в пачке. Кузов был зачехлен брезентом снаружи, так что для удовлетворения некоторых интимных нужд пришлось просто проковырять в этом брезенте дырочки. Призыв старшины чувствовать себя бодрее и петь не вызывал особого восторга. Пели вразнобой и скоро этот нестройный хор совсем зачах.
Однако этот переезд наложил свой отпечаток на репертуар нашего запевалы. В его репертуаре была патриотическая песня «Бородино» по Лермонтову – наша гордость: «Скажи-ка дядя ведь не даром Москва спале-е-е (Москва спале-) нная пожаром…». Один куплет этой песни мы чуть-чуть переделали после этого марш-броска, да простит нас Михаил Юрьевич за такую вольность.
При исполнении этого куплета в дальнейших наших походах старшина настораживался, но уловить суть изменений не мог и поэтому смирился. Даже БАВ его не смущал. Он только бормотал: «Откуда в старинной песне взялся старшина».
«Небо засветилось» с помощью ракет, так как прибыли мы к водной преграде еще до рассвета, и это привело к совершенно непредсказуемым результатам. Был в нашей роте курсант Абраша Марксман – добродушнейший человек с многообещающей фамилией
(Марксман – по английски меткий стрелок, что-то вроде снайпера). Он был очень эрудированным человеком, ставшим впоследствии отличным архитектуроведом. Но личностью он был сугубо партикулярной, слабо воспринимающей романтику лагерной военной жизни «под шатрами». Таких бывалые вояки определяют сразу. Опыт с подобными солдатами у нас был, и опыт довольно печальный.
Как правило, мы тренировались на бросок гранаты с деревянными болванками, имитирующими гранату. Но одно задание, более приближенное к боевой обстановке, заключалось в том, что все отделение сидело в окопе, а один из нас должен был бросить на приближающегося противника боевую гранату по всем правилам, выдернув чеку, чтобы она разорвалась где-то на расстоянии. Бросить гранату предложили одному из наших сугубо гражданских ребят – Боре. Дело-то, вообщем, безопасное: все сидят в окопе пригнувшись, а граната разрывается так, что мы даже ее не видим. Однако лихой пехотинец Боря выдернул чеку и то ли от волнения, то ли от неумения бросил ее так, что она ударилась тут же о бруствер и покатилась назад в окоп, прямо к нам. Бывалый старшина успел выбросить ее назад, она взорвалась в воздухе, а мы потом два дня заикались.