Фирсов отбивался шашкой от наседавших на него трех штирийцев, и, если бы не подбежавший на помощь Епифан, ему пришлось бы плохо. Батурин свалил прикладом ближайшего немца, и вместе с подоспевшими солдатами из роты Фирсова они заставили попятиться остальных.
Неприятель дрогнул.
— Ура-а-а!
Из маленького чудом уцелевшего леска выскочила конная сотня оренбургских казаков и кинулась наперерез австрийским уланам, скакавшим на помощь своей пехоте. Свалка продолжалась вокруг неприятельского знамени. Рослый Епифан, точно таран, пробивался в плотной группе штирийцев, окруживших знамя, от винтовки его остался один лишь ствол. Приклад был сломан, коробка разбита, и штык стал ненужен. Верхняя губа Батурина была рассечена, и кровь залила подбородок.
Стоявшая в резерве вторая сотня оренбургских казаков решила исход контратаки. Австрийцы бросились врассыпную.
Возвращаясь в свой блиндаж, Андрей заметил прижавшегося к брустверу человека и, приглядевшись к его тощей фигуре, узнал своего батальонного командира Омарбекова.
Чувство отвращения охватило Фирсова. Сделав вид, что он ищет что-то под ногами, Андрей наклонился к капитану и негромко, но внятно произнес:
— Трус!
Омарбеков съежился, точно от удара, и умоляюще произнес:
— Ради бога, не предавайте гласности.
Андрей круто повернулся от батальонного и, бросив через плечо:
— Дрянь! — поспешно зашагал по окопу.
Глава 30
После атаки Андрей почувствовал страшную усталость и, войдя в свой блиндаж, повалился на постель; полузакрыв глаза, он отдался покою. Заслышав чьи-то шаги, Фирсов приподнялся на локте. Вошел вестовой.
— Вас вызывают в штаб полка.
— Иду.
Солдат козырнул и вышел из блиндажа.
Андрей неохотно поднялся и отправился в штаб. Увидев Фирсова, Омарбеков сделал вид, что не замечает его, и заговорил с каким-то офицером.
Командир полка фон Дитрих, полный седеющий мужчина, казалось, весь был занят изучением полевой карты.
Березницкий что-то торопливо писал, изредка бросая взгляды на полковника.
— Прапорщик Фирсов прибыл по вашему вызову.
Фон Дитрих поднял холодные глаза от карты и в упор посмотрел на Андрея.
— Из батальона капитана Омарбекова?
— Так точно.
— Сегодня я представляю вас к получению звания подпоручика и к георгиевскому кресту второй степени. А сейчас, — фон Дитрих повернул надменное лицо к адъютанту, — поручик Березницкий, приготовьте приказ о временном назначении Фирсова командиром второй роты, вместо убитого в бою подпоручика Лосева.
Андрей знал этого тихого, болезненного офицера. Еще накануне боя он показывал ему фотографию своих детей. Лосев до войны служил бухгалтером в одной частной фирме, недавно окончил офицерскую школу.
Из задумчивости Андрея вывел голос полкового командира:
— Приготовьте, господа, списки особо отличившихся в бою солдат.
В халупе началось движение. К Фирсову подошел Омарбеков и заискивающе произнес:
— Поздравляю с наградой.
Фирсов неохотно пожал его липкую руку и поспешно выдернул свою. Андрей, не скрывая своего отвращения, пренебрежительно посмотрел на своего командира. Пробормотав что-то невнятное, Омарбеков отошел от Фирсова.
Прошло несколько дней. Австрийцы и немецкие части не прекращали атак. Рота Фирсова поредела. Епифан с Осипом лежали в полевом госпитале. Андрей за эти дни похудел и резко изменился. Глубоко запавшие от усталости и бессонницы глаза смотрели строже, лоб прорезали глубокие морщины. Вся его фигура стала как-то стройнее, подтянутее.
…Зима. Маленькая галицийская деревушка, где была расквартирована часть фон Дитриха, утонула в глубоких снежных сугробах. Здесь Андрея и застала февральская революция.
Первую весть о ней принес Епиха. Ворвавшись в избу, точно ураган, он еще с порога крикнул:
— Николашку убрали! Сейчас вестовой прискакал из штаба корпуса. От него и узнал.
Фирсов выскочил из-за стола и взволнованно посмотрел на Батурина. Затем поспешно оделся и, пристегнув кобуру револьвера, торопливо зашагал вместе с Епихой к штабу.
— Подожди здесь, — шепнул он Батурину.
Епиха, не выпуская винтовки из рук, остался в сенках.
Омарбеков сидел в углу и, беспокойно ворочая белками глаз, разыскивал в карманах портсигар, который лежал перед ним на столе. Березницкий, подперев рукой голову, неподвижно смотрел в одну точку. Сидевшие недалеко от него два-три молодых офицера обсуждали вполголоса манифест об отречении царя от престола.