Матрос давно просился в «штормовую непогодь». Епифан Батурин находился где-то в Становской волости по заданию Укома. Он сколачивал в селах и деревнях боевые дружины.
Обстановка в стране была тревожной. После июльской демонстрации в Петрограде назревали открытые бои с контрреволюцией. Корниловское восстание открыло глаза многим, кто еще верил в «демократию» Керенского. Ряды большевиков Зауралья пополнялись. За батраками и крестьянской беднотой потянулись и середняки. В селах Закамалдиной и Растотурском, где в Советы пролезли кулаки и их прихлебатели, дело дошло до открытой стычки. Поднималась и беднота Черноборья и Станового. В Зауралье, как и по всей стране, назревали крупные политические события.
Сила Ведерников с помощью сотника Пономарева отнял у донковцев сено, которое они накосили на лугах богатых казаков.
— В даровые работнички попали, — глядя на длинный ряд донковских подвод с сеном, потянувшихся с лугов к станице, злорадствовал Ведерников. Возле каждого воза ехал вооруженный казак из сотни Пономарева.
— Нагайкой пошевеливайте этих лапотошников, — учил Сила казаков, — пускай другой раз не зарятся на чужие луга.
Мужики были угрюмы.
Донковских фронтовиков каратели угнали в Зауральск. Пьяные пономаревцы били зачинщиков чем попало и бросили их в каталажку.
Русаков с Федотом приехал в Качердыкскую станицу ночью. До самого утра в комнате Христины светился огонек и слышались возбужденные голоса.
— Нужно копить силы для борьбы за власть Советов, готовиться к восстанию, Временное правительство оживает последние дни. Революция приближается, — говорил Русаков.
Тут же на собрании был разработан план захвата власти в Качердыке.
Проводив Русакова, Христина выехала в отдаленные казахские аулы, где скрывались от карательного отряда фронтовики.
Григорий Иванович оставил Федота в Уйской станице, а сам отправился в Зверинскую.
Выехал он рано. Земля за ночь подстыла, и лошадь Русакова бежала легко. Недоезжая до краснопольской мельницы, он заметил небольшую группу всадников, ехавших ему навстречу и оглянулся. Кругом лежала ровная степь. Ни кустика, ни бугорка, где можно было бы спрятаться на случай встречи с врагом.
Русаков отстегнул кобуру револьвера и, приподнявшись на стременах, стал вглядываться вдаль. Ехали, судя по одежде, четыре вооруженных казака. Впереди, раскачиваясь в седле, был виден тучный всадник на гнедой лошади. Сзади, растянувшись цепочкой, двигались с винтовками остальные.
«Враги или друзья» — Григорий Иванович еще раз окинул взглядом степь. Никого, за исключением приближавшихся к нему всадников.
Русаков тронул коня за повод и поехал навстречу. Расстояние уменьшалось. Передний казак крикнул что-то ехавшим сзади, и те сняли винтовки.
— Кто такой? — заплывшие жиром глаза Силы Ведерникова в упор посмотрели на Русакова.
— Что, я обязан отчитываться перед тобой, — ответил сердито Григорий Иванович и сделал попытку объехать казаков.
— Стой! — Ведерников поднял руку с нагайкой. — Куда едешь? Большевик? Заворачивай обратно в Уйскую, — скомандовал он. — Там разберемся.
Часа через два в избу уйского фронтовика Ошуркова, у которого остановился Федот, зашел его сосед Павел Казанцев.
— Утром поймали, говорят, в степи какого-то большевика и привели в исполком, — заявил он Ошуркову.
Матрос вскочил на ноги.
— Какой он из себя?
— Плотный такой. В плечах широк. С усами.
Федот накинул полушубок и, прицепив гранату, бросил отрывисто Ошуркову:
— Пошли в исполком. Это Русаков.
Одеваясь, тот повернулся к жене:
— Сбегай за фронтовиками, пускай сейчас же идут в исполком, — и, открыв подполье, вынул оттуда винтовку.
— Пошли, — кивнул он Казанцеву. Все трое поспешно зашагали к станичному комитету.
— Отвечать на ваши вопросы отказываюсь, — услышали они еще в коридоре твердый голос Русакова.
Федот пнул ногой дверь и шагнул в комнату, где стояло несколько человек.
Первым, кого увидел матрос, был Григорий Иванович, стоявший в окружении казаков. Лицо его было в ссадинах.
Матрос выхватил гранату.
— Вон отсюда, сволочи!
Перепуганный Сила Ведерников распахнул окно и лег животом на подоконник. Подскочивший к нему Ошурков рванул Силу за широкие лампасы, и в тот же миг тучное тело Ведерникова перелетело за окно. Остальные комитетчики, выхватив клинки, сбились тесной кучей в угол.