Учитель, которому эти случайные взрывы Руперта были не редкостью, улыбнулся, хотя серьезные глаза шли в разрез с улыбающимися губами, и утешил мальчика, как умел. Но ему хотелось узнать причину настоящего припадка и его вероятную связь с м-с Трип.
— Мне казалось, что мы уже обсудили это, Руперт. Через несколько месяцев вы оставите школу, и я посоветую вашему отцу найти вам какое-нибудь дело, в котором вы могли бы пробить себе дорогу. Терпение, дружище, вы учитесь очень хорошо. Вспомните про вашего ученика, дядю Бена.
— О, да! Вот еще другой большой ребенок, с которым приходится возиться в школе, когда я не негритянствую дома.
— И я не вижу, что бы другое вы могли делать в Инджиан-Спринге, — продолжал м-р Форд.
— Так, — мрачно ответил Руперт, — но я мог бы уехать в Сакраменто. Юба Билль говорит, что там в конторы, да в банки берут мальчиков не больше меня… и через год или два они работают не хуже других и получают такое же большое жалованье. Да вот здесь находится человек, не старше вас, м-р Форд, и вполовину не такой ученый, а он разодет, как куколка, в перстнях, да золотых цепочках, и все глаза на него таращат, так что противно глядеть.
М-р Форд приподнял брови.
— О! вы говорите про молодого человека от Бенгама и Ко, который разговаривал с м-с Трип, — сказал он.
Румянец досады разлился по лицу Руперта.
— Может быть, но он страшный фат.
— Вы хотите быть таким, как он? — спросил м-р Форд.
— Вы знаете, что я хочу сказать, м-р Форд. Не таким, как он. Вы лучше его в сто раз, — прибавил Руперт наивно, — но если такая сорока добилась своего, то почему я не могу этого добиться.
Тут учитель снова посоветовал своему ученику терпение и выдержку и вдобавок рассказал некоторые забавные факты из собственной жизни, чтобы вызвать ямочки на щеках Руперта. Через полчаса мальчик успокоился, собрался домой и подошел к спящему брату с чем-то вроде покорности судьбе. Но сон, по-видимому, превратил Джонни в какую-то инертную массу, вроде желе. Потребовались соединенные усилия учителя и Руперта, чтобы нагрузить им брата. Сонный мальчик охватил рукою шею Руперта, с трудом полуоткрыв заспанные глазенки, и опять крепко заснул. Учитель простился с Рупертом и вернулся в свою комнату, после того как мальчик спустился с лестницы с своей ношей.
Но тут Провидение, которое, боюсь, иногда презирает человеческие приличия, вознаградило Руперта так, как только могло пожелать его неразумное сердце. М-с Трип стояла внизу лестницы, с которой сошел Руперт, и тот весь покраснел от стыда. Она увидела его и его ношу, и сердце ее было тронуто.
Знала ли она о том поклонении, какое питал к ней Руперт, или нет — этого я не могу сказать. Голосом, пронизавшим его душу, она сказала:
— Как! Руперт, вы уже уходите?
— Да, сударыня… из-за Джонни.
— Передайте его мне, я уложу его у себя на ночь.
Соблазн был очень велик, но Руперт нашел в себе силу отказаться.
— Бедняжечка, он, кажется, очень устал.
Она наклонила свое все еще свежее и хорошенькое личико близко, близко к Руперту и поцеловала Джонни в щечку. Потом подняла свои смелые глаза на Руперта и, двинув с его лба поношенную шляпу, решительно поцеловала его в лоб.
— Покойной ночи, милый.
Мальчик вздрогнул и ринулся опрометью в темноту ночи.
Но с деликатностью чувств джентльмена тотчас же свернул в боковую улицу, как бы желая скрыть от пошлых взглядов то счастие, какого удостоился.
Путь, избранный им, был труден и утомителен, ночь, темна, а Джонни нелепо тяжел, но он бодро шел с женским поцелуем, горевшим на его нежном лбу и, как звезда, озарявшим ему дорогу.
VI.
Когда дверь затворилась за Рупертом, учитель запер ставни и, зажегши лампу, пытался собраться с мыслями и взял в руки книгу. Но долетавший снизу шум от пира, мешал ему. Притом его грызло раскаяние, что он не был достаточно нежен с Рупертом в его безрассудных передрягах. Не то патетическая, не то юмористическая картина рисовалась перед его глазами, как несчастный Руперт, подавленный двойным бременем — спящего брата и нелепой любви, свалит первое бремя куда-нибудь в канаву и сбежит из дома. Он схватил шляпу с намерением идти разыскивать его или… поискать развлечения, которое заставило бы забыть о нем. М-р Форд отличался чувствительной совестью людей с сильно развитым воображением: неумолимый судья — совесть всегда заставляла его напрягать все усилия, чтобы заглушить себя.