Диспут был оживленным и продолжительным. Они защищались так, словно бы я угрожал какому-то покою, которого они достигли не без труда, и причем именно путем подавления этого желания счастья. Тем не менее, надеюсь, мне удалось их убедить, что это самое желание способно быть лучшим побудителем их духовного развития. Сумею ли я достичь того же с вами? Существа, в которых угасло желание счастья, очень скоро умирают от истощения. Те же, кто не боятся его, которые его поддерживают, бывают ему обязаны самыми возвышенными своими радостями, но также, правда, и самыми горькими разочарованиями. Однако, по меньшей мере, они живут, и живут насыщенно. Опасность заключается в том, чтобы в один прекрасный день они не разочаровались в творении. Но эта опасность есть на самом деле величайший шанс, еще точнее, величайшая благодать, если она все-таки приведет их к пониманию того, что их жажда счастья не может быть удовлетворена ничем иным, как только Богом! Им остается только, чтобы молитва, фильтруя, если можно так выразиться, эту жажду, смогла уберечь ее от заблуждений и ошибок. Великие молитвенники скоро становятся великими искателями счастья, и теперь им нужно счастье абсолютное. Таким образом, Бог отрешает их от всего. Но это отрешение не есть, вместе с тем, безразличие, напротив, скорее, — участие; оно заставляет их соединиться со всею тварью в ее тайном желании счастья и постараться увлечь ее к Богу, к Которому она стремится всем своим существом, жадно и с упованием. Бог не только предстает пред ними способным удовлетворить всецело их человеческую потребность в счастье, но Он производит в них также и совершенно новые способности. Эта работа по обогащению их существа одновременно причиняет им скорбь и увеличивает их надежду, ибо, как им хорошо известно, Бог опустошает лишь для того, чтобы тем полнее наполнить. Итак, я настоятельно рекомендую вам, когда вы приступаете к молитве, искать помимо изменчивых пожеланий, возникающих на периферии вашего существа, ваше самое глубокое желание, корень всех остальных — желание счастья. Освободите его от всего, что его сковывает и опутывает, обратите его к Тому, к Кому оно, возможно, устремляется в самом своем зародыше, и оно не замедлит пробудиться, начать жить, сделаться в вас обитателем, весьма беспокойным, несомненно, но благодаря которому отныне вы будете неспособны более удовлетвориться простыми отблесками счастья, и который непрестанно будет побуждать вас к познанию и обладанию дарующим блаженство Богом.
72. Жажда абсолюта
Вчера, когда я слушал вас, мне показалось, что мне уже приходилось слышать нечто подобное. Сначала я никак не мог припомнить, что же именно, но вот сегодня воспоминание, пробужденное вами, всплыло из темноты с неожиданными подробностями. Возможно, оно поможет вам кое в чем разобраться. Один молодой священник из числа моих друзей чувствовал, что ему становится все труднее сосредоточиться, и это создавало весьма серьезную помеху для его занятий. Он проконсультировался у психиатра и затем поделился со мной полученными советами. По правде говоря, все советы сводились к одному-единственному: Age quod agis — «Делай то, что делаешь»: «Присутствуйте в том, что вы делаете, совершайте ваши действия сознательно, и начните с того, чтобы попросту отмечать ваши самые обычные ощущения; вы моете руки: ощутите прохладу воды; вы едите персик: вникните в его вкус… Ваша беда в том, что вы раздвоены: ваше сознание, привлеченное чемто посторонним, только наполовину занято тем, что вы делаете в данный момент». Помню, я отреагировал очень живо, потому что ощутил опасение, как бы эти советы не сбили моего друга с толку. «Я очень сомневаюсь, — сказал я, — чтобы тебе удалось всецело погрузиться в свои ощущения». И, в свою очередь, я стал его расспрашивать, чтобы убедиться, обоснованна ли моя реакция. «Ты говоришь, что неспособен сосредоточиться, но это, несомненно, не единственный симптом того, что с тобою происходит. Когда ты ведешь автомобиль, то разве ты не ведешь его всегда чуть быстрее, чем полагалось бы, так, как если бы ты спешил поскорее прибыть на место, как если бы тебе предстояло, наконец, в конце поездки, обрести благо, за которым ты уже долго гоняешься? И разве не верно, что ты совершенно не способен слоняться без дела? И что ты всегда бываешь разочарован людьми и предметами, и прежде всего, самим собой?» Он согласился. «Что ж, — добавил я тогда, — вот мой диагноз: в тебе обитает потребность в абсолюте, которая, не будучи никогда насыщенна, причиняет тебе постоянное беспокойство. Она есть не что иное, как потребность в Боге, которая возрастала в тебе во все годы учения в семинарии, заполненные трудом и рвением. И сегодня ты, по словам псалмопевца, “как лань, желающая к потокам воды”, как “земля сухая и безводная” (Пс 41,1; 62,2). Трудность сосредоточиться, а также те симптомы, которые я указал и которые ты признал точными, суть только проявления глубокой потребности, о которой вплоть до настоящего момента ты не отдавал себе отчета. Ты найдешь исцеление не в погоне за убогими удовольствиями, какие могут нам доставить творения, но только осознав, что твоя жажда может быть утолена одним лишь Богом». Наутро я, как обычно, ожидал моего друга к завтраку. Но поскольку он не приходил, я решил позавтракать один. Часа через полтора он вошел в мой кабинет и объяснил свое опоздание: «Отслужив утром Мессу, в начале акта благодарения я вдруг осознал в себе жажду абсолюта, которой я прежде никогда не мог распознать. Тогда я направил ее к Богу. Это было, как если бы я освободил молитву, долгое время связанную. Время протекало незаметно: вопреки тому, что обычно мне досаждает рассеянность и, должен признаться, нетерпение закончить все поскорее, на этот раз я два часа пребывал в молитве». Чтобы дать мне лучше понять, что произошло, мой друг прибегнул к забавной иллюстрации: «В течение этих двух часов, когда великий мир воцарился в моей душе, мне достаточно было словно бы возложить мое поклонение, мои прошения, мою хвалу, мои намерения на ковер-самолет, и он возносил их к Богу». Позвольте мне высказать предположение, что в вас, как и в моем друге, обитает неопознанная потребность в абсолюте, которая вносит нетерпение и беспокойство во всю вашу жизнь. Научитесь же осознавать ее, не позволяйте ей блуждать среди творений, которые способны только разочаровать и раздразнить ее, и обратите ее решительно к Богу, к единственной ее подлинной цели. Не знаю, придется ли и вам пережить опыт, подобный опыту моего друга, результатом которого была замечательно прожитая жизнь, но, по меньшей мере, я убежден, что вы избавитесь от смутной изводящей вас тоски, от постоянного разочарования. Эта тоска по абсолюту не одно из многих желаний, но — основная потребность человека. Ее можно отрицать, сбивать с толку, отвергать, но невозможно погасить; она сращена с нашим духовным существом, она — его суть. На земле, на небе, в аду, никто не сможет избавиться от нее, как снимают с себя плащ. В аду она присутствует как бы в чистом виде — осужденный осужден на свою потребность абсолюта, но потребность, окончательно лишенную своего объекта — глад пожирающий, которому нечего поглощать, огонь неугасающий, которому некого испепелять, кроме того, в ком он пылает. На небе же эта потребность достигает своего разрешения в то самое мгновение, когда она удовлетворяется и насыщается благодаря блаженному созерцанию и обладанию Богом живым: «Буду насыщаться образом Твоим» (Пс 16,15). Пока мы пребываем на земле, молитва это время, особенно благоприятное для того, чтобы очистить эту жажду от всех пожеланий, которые на ней паразитируют, от всех развлечений, которые ее рассеивают, и дать ей возможность достичь своей цели — Бога. И действительно, здесь, на земле, наша жажда не может быть полностью утолена; более того, в определенном смысле, молитва еще более оживляет и укрепляет ее; но, опознанная, она больше не причиняет скорби. И тот, в ком она пребывает и возрастает, с радостью вспоминает слова, которые Паскаль услышал от Христа: «Утешься! Ты не искал бы Меня, если бы уже не нашел».