Так, вот, Екклесиаст точно и резко спрашивает — возможно ли земное счастье? И, братья и сестры, должен разбить нашу фарфоровую иллюзию — счастье в жизни в принципе невозможно. Есть некоторые вещи, которыми можно утешиться, но они иногда даже звучат обидно, мы об этом будем ещё говорить. Екклесиаст ставит под вопрос земное счастье, и, по сути, отказывает нам в том, что оно может быть — прочное, твёрдое, непоколебимое. Превратность — свойство жизни. Она непрерывно меняется, не стоит на месте. Как Державин писал: «Где стол был яств — там гроб стоит». То есть всё меняется — скорбное, радостное — и это терзает человеческое сердце, человеку хочется счастья непоколебимого.
Книга Екклесиаста находится в середине Писания. Она задает скептические вопросы о земном благоденствии. Я хочу заметить и подчеркнуть очень важную, на мой взгляд, мысль: книги Бытия, Исхода, Левита — закон Божий, данный через Моисея евреям — где есть заповеди и прочие законоустановления — они подчёркнуто материалистичны. О загробном мире, по сути, ясно и чётко ничего не сказано. Ничего о будущем воздаянии — всё только о земле. Награды только земные: ты будешь здоров, у тебя не будет бесплодных овец, волов, ослов в стаде, дети у тебя будут здоровы, ты не будешь бездетен, будешь долголетен — приводится своего рода набор земных благо-денствий и удовольствий. И больше ничего. Книга закона подчёркнуто материалистична не потому, что Богу больше нечем наградить человека, нет других даров и богатств, а потому, что человек других даров не понимает — пока. На момент получения книги закона, на момент выхода из Египта, на момент синайского откровения большего человек уразуметь не в силах. Большее соблазнит его, или устрашит, или заставит сомневаться, или он вообще не поймёт, о чём идёт речь, поэтому Господь Бог говорит с материалистичным человеком, с плотским человеком, с человеком насквозь земным насквозь по-земному. И люди долго так и жили — радуясь тому, что Бог сказал, насыщаясь пищей, зачиная, рождая, празднуя, завязывая первый сноп и так далее. И других радостей, вроде бы, не ощущали.
На момент появления книги Екклесиаста в человеческом сердце обнаружилась некая пустота. Пустота, которая не заполняется земными радостями. Это очень важно. Зачастую вредно поступают те, кто высыпает на человека ворох готовых ответов, тогда как у человека ещё не возникли вопросы. Правильно пришедший ответ хорош тогда, когда созрел и наболел вопрос. Когда же человек не ощущает пользы ответа, ещё не дозрел до того, чтобы задать вопрос, на него нельзя высыпать богатство и красоту евангельских откровений. Если земля мокрая — поливать её водой не стоит. А вот сухая земля будет пить воду жадно, ненасытимо и с большой благодарностью. К моменту написания Екклесиаста и сам екклесиаст, сам Соломон, и, очевидно, целый ряд книжников, мудрецов и сама жизнь народа, само сердце человеческое уже дозрело до понимания того, что земное счастье человеку настоящего счастья дать не может.
Поставлен вопрос: «А хорошо ли достичь больших лет, достичь старости?» Везде старость хвалится, а Соломон подвергает это сомнению. В самом конце книги он пишет: «Ослабели у мужа силы, омрачились смотрящие в окно, нет тех, кто мелет на жерновах, порвалась цепочка у колодца», — это значит, что зубов нет, глаза померкли, сил не осталось... Чего хорошего? Он сомневается в этом, сомневается справедливо. По сути, Екклесиаст равняет дорогу перед евангельскими добродетелями.
Соломон ставит под сомнение, хорошо ли богатство. До тех пор сомнений ни у кого никаких не возникало, богатство — абсолютное благо для ветхого человека. Да и даже для нас, сегодня читающих Евангелие, богатство является таким идолом, таким красивым, с такими серебряными усами, с такой золотой головой, с такими фарфоровыми ногами! Идол из идолов — такая красота, что дальше некуда. И мы кланяемся этой мерзости фамарей-ской, кадим ему, в разной мере... Соломон рушит этого идола. Если мы возьмём эту книгу и будем читать, (а я надеюсь, что всякий раз, когда мы говорим с вами о той или иной библейской книге, вы читаете её) то увидим, что в ней очень много сказано о том, как «суетно богатство, и серебром не насыщаются любящие его, не насыщается глаз видением, не насыщается ухо слышанием», и что, в общем-то, нет в этом прочного счастья, которое нельзя было бы забрать у человека.