Прошло минут десять, ничего не происходило, и я рискнул приступить к обезболиванию. По инструкции полагалось выдержать больше времени, но я не знал, как объяснить свое бездействие, а пугать женщину перспективой возможных осложнений мне не хотелось. Я обколол края раны новокаином и стал ждать, когда же он подействует, чтобы начать ревизию.
Для того чтобы проверить чувствительность, я периодически тихонько касался зондом кожи и спрашивал мальчика: «Чувствуешь? Тут не больно? А здесь?». Он все время говорил «нет» − то ли не чувствовал от испуга, то ли новокаин начинал работать. Но мне-то надо было знать точно, и я все тянул и тянул с ревизией. Вдруг мальчишка повернулся ко мне и неожиданно бодро заявил: «Дядя, давай петь!». «Давай», − зачем-то согласился я и спросил: «А что?»
– А подпевайте! – заявил юный пациент и начал выводить: «Броня крепка, и танки наши быстры…», − он голосил самозабвенно, с чувством, и даже иногда попадая в ноты. – «И наши люди мужеством полны. В строю идут Советские танкисты, они Советской Родины сыны…»
Я ошеломленно глядел на него, а женщина зашикала на ребенка, чтобы он не мешал доктору, однако в ее взгляде мне почудилось недоумение.
– Ну ты чего, дядя? Слов не знаешь? – спросил мальчишка. Я слегка растерялся.
Откуда мне было их знать?! Я знал только, что такая песня существует, слышал ее отрывки в каком-то старом фильме. Но слов, конечно, не знал, да и петь не умел. Здесь же народ не стеснялся, пели все, что слышали по радио, и большая часть обладала и слухом, и голосом, во всяком случае, так мне казалось. Пение за работой было одним из немногих развлечений, доступных в этом времени. Мама тоже тихонько подпевала, видимо, радуясь, что ребенок отвлекся. Я понял, что выгляжу по меньшей мере странно и, подобно легендарному Штирлицу, близок к провалу как никогда. Не мог человек, живущий в пятьдесят втором году, не знать этой песни! Надо было выкручиваться.
– Погоди, дядя занят, ‒ нашелся, наконец, я. – Дядя не может два дела сразу делать. А ты давай пой, мне веселее работать будет, ‒ сказал я. Мальчишка заголосил снова, а мне ничего не оставалось, как начать ревизию. Рана оказалась не слишком глубокой, правда, длинной. Я иссек рваные края, обработал их марганцовкой. Кровотечение практически остановилось, крупные сосуды оказались целы, связки и сухожилия тоже. Кожу и подкожно-жировую клетчатку я зашил, обработал шов и наложил повязку.
– Ну, вот и все, а ты молодец. Настоящий красноармеец! – сказал я, сообразив, как лучше всего похвалить.
– Как папа? – вдруг спросил мальчик, мать кивнула и вдруг отвернулась. Война ведь была, подумал я. Недавно была война…
– Спасибо, доктор! − проговорила женщина. – Уж как я боялась, что в район отправите. Мне ведь никак не вырваться, утром в колхозе, вечером на огороде – одна я…
Я сказал ей, когда прийти на перевязку, и они засобирались. Мать все благодарила и благодарила меня, а парень не хотел уходить, его живо интересовало все, что происходило у нас в кабинете, и он был намерен спеть со мной во что бы то ни стало. Я сказал ему:
– Вот заживет – приходи. Споем с тобой про танкистов.
Мать с ребенком ушли, я вытер пот со лба, выдохнул, облизнул пересохшие губы.
– Может, чаю?
– Да я уж поставил, греется, − улыбнулся Кузьмич. − Тяжело как с маленькими, всю душу измотают. И жалко, и лечить надо.
Кузьмич открыл дверь, глянул в приемную и велел пока никому не заходить.
– Там двое простуженных, подождут десять минут. Сказал им, что санитарная обработка, – Кузьмич показал на кровавые подтеки на полу.
– Приберем пока, вон как наследил, певец…
– Да уж, певец, − не удержался я. – Со страху это он, что ли?
– С новокаина, ‒ спокойно объяснил Кузьмич. – Детишки с него, бывает, дуреют. Как пьяные становятся. Шили мы как-то парнишку, лет шести, так он матерился на чем свет стоит, я даже себе кое-какие слова взял на заметку. Спрашиваю, тебе что, больно? А он говорит, нет. А потом как пошлет меня… Гляжу, а глаза-то у него, как у пьяного мужика. Не стал я, в общем, обижаться.
Мы посмеялись, выпили по нескольку глотков чая и допринимали оставшихся пациентов. Потом я на ходу перекусил и помчался на вызова. Случаи были несложными, но отняли кучу времени, а может быть, я был уже уставший и все делал медленно.
К Оле я добрался в тот день поздним вечером. От начала лечения прошли сутки, и, честно говоря, я не ждал особого эффекта за такой срок. Главным образом я переживал, чтобы не стало хуже. Однако положительная динамика превзошла мои самые смелые ожидания. Температура снизилась! Когда я только вошел, меня встретила Олина тетка и, уважительно глядя на меня, полушепотом сообщила, что жар спал к утру. Нет, я, конечно, надеялся, что Ольге стало хоть немного полегче, но полная нормализация температуры за сутки – это была несомненная победа!