Она пожала плечами и достала книгу из-под подушки. Это оказался сборник стихов Анны Ахматовой.
– Ничего такого. Вы вряд ли знаете, эта поэзия сейчас не слишком одобряется. В школьной программе ее нет.
– А почему не одобряется? – спросил я. Ахматовой я интересовался мало и не задумывался раньше, что когда-то ее в школьной программе не было. Вроде ничего против революции и Советской власти она не писала – ну, так, чтобы прямым текстом…
– Буржуазная литература. Так нам объясняли на курсах.
– А Вы все-таки читаете, − улыбнулся я.
– Мне стало интересно, а тут и книга попала в руки. Литератор должен иметь представление о самых разных направлениях.
– И как Вы ее находите? – я вдруг заговорил высоким штилем, сам удивляясь своей речи.
– А по-моему, она была просто глубоко несчастная женщина. И ее стихи об этом. Несчастной, к сожалению, можно оказаться при любом режиме… − она осеклась и закашлялась – долго, тяжело и безрезультатно. Я сходил на кухню и принес ей воды.
– Я знаю, Оля, что у вас в жизни что-то случилось. Вы перенесли потрясение, и, возможно, оттого и заболели. Так бывает. Неудивительно, что теперь вам близка и понятна чужая личная трагедия.
Она кивнула.
– Да, некоторые ее стихи мне действительно близки и понятны. Вы не читали Ахматову?
– Только слышал, − почти и не соврал я.
– А хотите прочесть?
Я растерялся и кивнул. Не то чтобы прямо хотел, я вообще к стихам сложно отношусь. Но теперь мне вдруг стало интересно, что она нашла в этих стихах, чем они ее так зацепили.
– Я дочитаю и оставлю вам книгу. А вы потом занесете, можете отдать моей тете.
Я снова кивнул. Потом сообразил, что надо что-то сказать, и сказал «спасибо». Потом поинтересовался, есть ли еще улучшения, кроме интереса к чтению.
– Нет, больше ничего. Температуры нет. Но кашель невыносимый, особенно ночью.
– Мокрота так и не отходит?
Она покачала головой − говорить уже стало тяжело.
Я осмотрел ее. Динамики не было. Молчавший сегмент легкого сохранял притупление перкуторного звука, кожа была бледной, дыхание частым и поверхностным.
– Других подвижек пока нет, − вынужденно признал я. – Но все-таки сил стало больше, это хорошо. Значит, лечение действует. Будем продолжать.
Она опять кивнула. Я замешкался, убирая в сумку стетоскоп. Уходить мне не хотелось, но придумать повода задержаться я никак не мог. И вдруг Ольга спросила:
– А какие Вам нравятся стихи?
– Мне? – я растерялся. Не мог же я сказать ей, что не читал стихов со школы, с той самой поры, как мне перестали их задавать на дом. Может быть, не дорос до понимания поэзии. А может, мне вообще не дано ее понять. Так или иначе, поэтического сборника я не держал в руках лет шесть. Однако память услужливо напряглась, и я выудил из нее ответ.
– Ну, лирику…
Оля тихо засмеялась, потом снова начала кашлять.
– Лирики разной много. Чью предпочитаете?
Я растеряно улыбнулся и присел на стул. Развел руками.
– Оля, вы меня застали врасплох. Мне придется подготовиться к следующей встрече. Так сразу и не ответишь.
Она снова улыбнулась, а потом вдруг стала серьезной.
– Можно, я Вас попрошу? Или Вы очень спешите?
Я покачал головой.
– Не спешу.
– Почитайте мне, пока тетя не пришла. Что-нибудь самое любимое. Ведь вы можете прочесть что-нибудь на память?
Я ошеломленно глядел в ее глаза и вдруг понял, что киваю в ответ.
Нет, я определенно переутомился. Какой из меня декламатор? Этого только не хватало. Однако отступать было поздно. Нужно было начать немедленно любое стихотворение, пока я не впал в ступор. Слава Богу, что литераторша в свое время заставляла нас учить стихи и рассказывать их на оценку. Хоть я и не получал за это выше четверки, оставалось надеяться, что в памяти что-то сохранилось. Я выудил первое попавшееся, молясь про себя, чтобы это не оказалось «Бородино».
– Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд.
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана.
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер…
Оля застыла. Она, казалось, перестала дышать, шевелиться. Я видел только ее огромные глаза и не мог отвести взгляд.
– …Вдали он подобен цветным парусам корабля,