Я кивнул. Попробовал осторожно встать – получилось.
– Давай, приходи в себя. Тебе еще отчеты писать. Порядок такой – или пишешь сейчас, не отходя от кассы; или отсыпаешься здесь, и пишешь завтра. Записи рабочие вел? Больные, диагнозы, чем лечил, что нового узнал. Кто умер, кто выжил, кого куда отправил. И отдельно – с кем общался, что рассказывал о себе, куда ходил-ездил. Прошлое – материал тонкий, требует тщательного протоколирования. Вот инструкция по составлению отчетов, часов 5‒6 все равно уйдет. А за это время в твоей голове запустится психологическая адаптация к возвращению, и можно будет тебя выпустить.
– Я лучше сразу, пока помню, – сказал я. – В смысле – выпустить? А сейчас ‒ нельзя?
– Сразу после прибытия положено держать в карантинной зоне 6‒12 часов.
– А, будете обрабатывать от всякой заразы?
– И это тоже. Парень, вот ты сейчас выйдешь за дверь, а там – город. Двадцать первый век. Машины ездят. Шпана на улице. Деньги другие. Мозг не умеет переключаться сразу. Ему нужно время хотя бы для того, чтобы поверить в произошедшее.
– Ладно, ‒ согласился я. И сел за отчеты. Прикладывал списки больных с диагнозами, описывал свои взаимоотношения в коллективе, с пациентами, нравы и обычаи, работу и отдых (которого почти не было). Инструкция была составлена грамотно и заставляла вспомнить все то, что уже начинало казаться далеким и призрачным. Прошло, наверно, часов восемь, пока я все оформил, передохнул, перепроверил.
В конце я ожидаемо подписал две бумаги. Первая ‒ о том, что не буду разглашать информацию, касающуюся деятельности института, его местоположения, методов исследования, а также, что не буду искать людей, с которыми судьба свела меня в прошлом, или их потомков; вторая – о том, что ни к кому не имею претензий.
Я сложил документы в увесистую пачку и положил на стол инструктору. Он отправил меня в другое помещение, где меня чем-то обрызгали в камере, похожей на дезактивационную, и дали опять какие-то капсулы. Я выпил их, не глядя, и вернулся к инструктору.
Тот просмотрел мои бумаги, кивнул и, улыбаясь, подал мне ключи от шкафчика. Я выгреб одежду, телефон, кошелек и долго тупо таращился на них. Особенно телефон вызывал у меня ступор, я почему-то не верил, что можно его включить, позвонить кому-нибудь и на том конце услышать голос.
– Это пройдет, ‒ сказал Петр. ‒ День-другой позависаешь, а потом втянешься обратно. Ты пока в пекло не лезь, отдохни, выспись.
Я кивнул. Потом переоделся в свою одежду, сдал командировочное. Джинсы показались мне жесткими, в ремне теперь требовалась новая дырка. Вот по футболке соскучился.
– Если чего… − сказал Петр, − адрес помнишь, телефоны знаешь.
– Ага… ‒ сказал я и двинулся к выходу.
– Эй, погоди! А деньги?! – он выскочил за мной в коридор. Я сипло засмеялся. Забыть про деньги! Кому расскажу – не поверят.
Он подал мне конверт, велел пересчитать и тут же сунул в руки ведомость и ручку. Я черкнул, не глядя, против своей фамилии, потом убрал конверт в сумку.
– Ты, это, дома-то хоть пересчитай. Когда отойдешь немножко.
Я кивнул, попрощался и вышел на улицу.
За дверями снова был июнь. Легкие сумерки легли на город, но ночь была белой, и я шел по пустынным улицам один. От теплого асфальта пахло травой и летом. Мимо меня с грохотом пронесся пустой троллейбус, он ехал в депо и не брал пассажиров. А потом снова все стихло, и только город тихонько шуршал, скрипел, вздыхал на тысячу голосов вокруг меня. Вот прошла парочка, негромко смеясь, по мелкой луже проехала машина, где-то сработала сигнализация. Я окунулся в знакомые звуки и запахи, но чувствовал их иначе, как в детстве – яркими, насыщенными. Как в первый раз. Немудрено, ведь за полвека я совсем забыл, как это – жить в родном городе…
Я свернул к дамбе, намереваясь пройти ее пешком. Навстречу мне шел мужик в потрепанной штормовке с рюкзаком и удочками, он чиркал нерабочей зажигалкой, пытаясь закурить на ходу. Поравнявшись со мной, он спросил огоньку. Я сам не курил, но зажигалку таскал с собой со времен практики на скорой помощи, на всякий случай. Я подал ему зажигалку, в свете секундной вспышки, наконец, рассмотрел его лицо и оторопел.
Кузьмич вернул мне зажигалку и улыбнулся. Глаза его хитро сощурились, и выражение лица стало сразу очень знакомым, почти родным. С нашей прошлой встречи он не изменился ни капли.
– Благодарю, молодой человек, ‒ сказал он с достоинством. ‒ А то и не закурить никак. Мне сейчас супруга законная всыплет по первое число − где шлялся. Как не покурить перед этим? Одно удовольствие в жизни и осталось – рыбалка…