- С вашего разрешения, капитан, – начинает Спок и делает шаг навстречу к ней, – крайне поверхностное слияние разумов может принести покой в ваше сознание.
Одна мысль об этом ужасает, потому что когда в ее голове кто-то рылся в последний раз, она в итоге получила образы из иной жизни, не принадлежавшей ей. Она сомневается, что Споку об этом известно, и, черт возьми, лучше она позволит сделать ей кесарево без наркоза, чем расскажет Споку. И она без понятия, позволит ли это слияние увидеть Споку то, из чего скомканы ее кошмары и воспоминания, а ее и так более чем устраивает, что никто не в курсе этого, спасибочки большое.
- Нет, – отрезает она, отталкивая Боунса, и в этот раз он ее отпускает, после чего Джим вытирает покрасневшие глаза. – Я ценю это, – выдавливает она, – но нет, я не хочу… Боже, я в полном раздрае. Ребята, идите спать, мне жаль, что я своим ревом перебудила весь корабль. Господи…
Ей так неловко, хотя в один момент своей жизни она готова была поклясться, что навсегда утратила способность стыдиться.
Боунс выглядит так, словно у него так и чешутся руки вдавить ей в шею гипошприц, и сердито косится на нее, но Джим отвечает ему тем же, и он, похоже, понимает, что она от своего не отступится. Он не отворачивается от нее, говоря Споку:
- Дашь знать, если я тут буду нужен?
Спок наклоняет голову, и порой Джим очень-очень ненавидит того человека, который решил, что смежные каюты капитана и первого офицера были хорошей идеей. Она могла бы обойтись и без этого, ага, без проблем. Ну блин, это до чертиков неудобно, а еще это ее смущает. МакКой кажется слегка недовольным, но он все же знает ее достаточно, чтобы понимать, что с публикой дело лучше не становится, так что он удаляется, кинув один последний острый взгляд на Спока и на нее, который, по ее скромному мнению, был совсем не нужен.
- Прости, что я тебя разбудила, – она нарушает тишину, устаканившуюся после ухода Боунса, и… хм, а вон та вот точка на полу рядом с ногами Спока така-а-ая интересная.
- Я не спал, – заверяет он ее, его голос ровный и невозмутимый, будто он до сих пор не знает, что ему делать с ней, и с ее чувствами, и с ее невероятно очевидной человечностью. Он, наверное, и не знает, но эй, она считает, что у него точно случился скачок в персональном росте, потому что он до сих пор не свалил куда подальше. Он осторожно приближается к ней, один шаг, второй, а потом он опускается на корточки рядом с ее кроватью, и елки-палки, он всегда будет продолжать ее удивлять. – Капитан…
- Джим, – поправляет она его.
- Джим, – он как всегда подчиняется, а потом заметно мешкает, – я хочу облегчить твое беспокойство.
Со стороны Спока это, возможно, самая эмоциональная вещь, которую она от него слышала или видела, не считая того, как он плакал, когда она умирала. Ухура ей об этом рассказала, но они об этом не говорили никогда. Никогда.
- Не уверена, что хоть кто-то сможет, – признается она. – И не твоя обязанность помогать мне разделываться с моими чувствами.
- Я считаю себя твоим другом, – продолжает он, в его голосе – мягкий упрек, и это почти та же беседа, которая у них случилась меньше двух недель назад. – Вопреки твоей убежденности, я не нахожу это стремление «обязанностью», с которой, как ты выразилась, мне нужно «разделываться». Мне неприятно видеть то, как ты пребываешь в постоянном причиняющим тебе волнение состоянии, в особенности когда ни я, ни доктор МакКой ничего не можем сделать, чтобы облегчить то бремя, которое ты стремишься нести в одиночку.
Споку лучше бы прекратить говорить такое, не то она снова разрыдается, нет, серьезно, вот точно разрыдается. Иногда на мостике они ругаются так яростно, что остальная часть офицеров разбегается, чтобы зарыться под коврики, и иногда она искреннее убеждена, что они никогда не смогут больше хоть в чем-то согласиться, но тогда Спок выкидывает что-то вроде этого, и когда… когда он произносит или делает что-то вот такое, она и правда думает, что может купиться на всю ту историю об эпичной дружбе, о которой ей продолжает твердить Спок из параллельной реальности и образы которой она продолжает видеть. Порой то, как эти не-ее-воспоминания накладываются на ее жизнь, пугает, и повергает в трепет, и пробуждает восхищение и удивление в равной степени. Чаще всего одновременно.
Она не знает, чего хочет.
Джим очень осторожно касается его руки там, где кожа закрыта тканью рукава, потому что, ау-у, она действительно выучила одну-две вещи о вулканцах, и хотя она все еще чувствует себя раздолбанной и кровоточащей, она умудряется выдавить улыбку, которая не ощущается как открытая рваная рана.
- Спок, – почти шепчет она, – это бремя не твое, но спасибо. Правда… спасибо.
Она ждет, что он заявит ей, что благодарности нелогичны и в них нет необходимости, но он лишь отвечает:
- Могу ли я рассчитывать, что ты дашь знать своей команде, если они могут что-то для тебя сделать?
Они оба понимают, что нет, она так не поступит, и, нелогично или нет, она так отчаянно рада, что он к этому не цепляется. Он просто смотрит на нее несколько долгих секунд, прежде чем поднимается одним плавным движением и коротко сжимает пальцами ее плечо.
- Мы все будем признательны, если ты позволишь себе отдохнуть, – кивает он и направляется в сторону их ванной.
Она криво усмехается.
- Вы намекаете, что я капризная стерва по утрам, мистер Спок?
- Иногда я могу больше, чем просто намекать, – легко парирует он. – Доброй ночи, капитан.
========== Глава 2. ==========
От переводчика:
Привет-привет. Да, всем, кому кажется, что им это все кажется… не кажется.
Я действительно вернулась. Ненадолго, правда. Но время появилось, так что… Приятного прочтения. :)
*
В возрасте девяти лет Джим думала, что рано или поздно подожжет дом, потому что трезвый Фрэнк – урод отменный, более или менее вменяемый, но все равно урод, однако, надравшись, он превращается в долбаного психопата, и ладно, Джим, наверное, не являлась самым уравновешенным и спокойным ребенком во вселенной и достаточно злилась на всех вокруг, но смесь их двоих? Хм.
…Это катастрофа. Настоящая катастрофа апокалиптического масштаба. Сэм к тому моменту уже давно сбежал, и Джим порой чувствовала ярость такую, что всего мира не хватило бы, чтобы ее сдержать.
Она не заморачивалась с домашними заданиями, учителя и их предметы убивали ее своей скукой до зеленых веников, а все остальное и так было фиговым. Все в школе думали, что она была странной, и чокнутой, и уже слетевшей с катушек, и Вайнона связывалась с ней раза два в год, если везло, твердила, что в школе все наладится и пожалуйста, не доведи Фрэнка до убийства. Джим очень честно ответила, что ничего обещать не может. Она сомневалась, что Вайнона поняла, что ее дочь говорит всерьез.
Когда ей было почти тринадцать, она сбросила машину с утеса, ее волосы бились на ветру, и Джим честно не знала, спрыгнула бы она в последнюю секунду, а Фрэнк орал и орал, и она научилась больше никогда не поворачиваться к нему спиной. Она умоляла Вайнону отправить ее прочь, хоть куда-нибудь, куда угодно, но только не оставлять в Айове, только не с Фрэнком, потому что хотя она еще не толкнула его на убийство, они уже были в шаге от этого.
И Джим почти плакала от облегчения, когда прилетел шаттл, который должен был доставить ее на Тарсус IV, и молча смотрела, как Земля становилась все меньше и меньше за броней стеклянных окон.