Кулак Сулу болезненно врезается в ее скулу, и потом… с нее не сводят глаз, и выстрелы, и фазеры, так много криков, и топот бегущих ног, паника и столько страха, и она отбивается и дерется, пока в ее теле больше не остается сил, в ее крови бурлит адреналин, и весь ее разум сузился до одних инстинктов и ярости… и она не замечает, как среагировала, пока не опрокидывает его на живот, не прижимает колено ему между лопаток и не выворачивает ему руку. Она с трудом хватает ртом воздух, и ей думается, что сейчас, возможно, ей проще всего вывихнуть ему плечо и удрать, ускользнуть, спрятаться, и она слышит, как сбивается его дыхание.
- Капитан, – произносит он спокойно, но твердо. – Капитан. Джим.
Пелена спадает, и это Сулу. Господи… Она моргает и отпускает его, приведенная в ужас своим поступком.
- О Боже, прости, – заикаясь, извиняется она и поспешно отодвигается. – Черт, прости, мне жаль, мне… мне так жаль.
- Эй, да ничего, успокойся, – Сулу переворачивается и садится, сжимая плечо, и он очень старательно не отводит от нее глаз, смотрит прямо на нее, все его жесты так и кричат: «Все в норме, я не в обиде», но… Джим не такой человек. Больше нет, по крайней мере. Она капитан Звездного флота, она несет ответственность за этих людей, она не может использовать их как средства для выветривания необоснованного и иррационального гнева. Черт, да что она творит?
Она сбегает.
И Спок находит ее в ее каюте, использует свой код так легко, будто делает это каждый день, и она не хочет смотреть на него, потому что если он здесь сейчас по собственной воле, значит, он слышал про Сулу. Но что важнее всего – она не желает обмануть его надежды, не оправдать их, она не желает стать разочарованием, в которое уже так легко скатилась. И дело в том, что она это знает. Знает, что от нее разит эмоциональными страданиями как от несдержанной девчонки-подростка, она знает это, но это происходит наяву, это реально. Это не то, что она может спрятать навсегда, даже если бы и захотела, она не может притворяться, что этого не случилось, и она думает, что вот это-то она взяла на поводок, разделалась и покончила с этим. Вот только такое ощущение, что куда бы она ни пошла, ее поражения всегда, всегда найдут ее.
- Спок, я… – она говорит напряженно, и это непреложная истина, хотя Спок ее не озвучил, – я эмоционально скомпрометирована.
Матрас проминается под его весом, и он дотрагивается до нее, его прикосновение мягко и задевает лишь ткань формы.
- Джим, лейтенант Сулу, по всей видимости, находится под впечатлением, что он совершил в отношении тебя проступок, означающий, что ему следует провести длительное время в карцере.
- Что? – это же вообще не имеет никакого смысла. Сулу?.. – Почему? Это я его избила.
Звук совсем короткого вздоха раздается сразу же после того, как она замолкает, и Спок несколько долгих секунд ничего не произносит.
- Я вынужден признаться, что мне не удается найти причину, по которой ты продолжаешь отвергать любые предложения о помощи, когда для меня очевидно, что ты в ней нуждаешься.
- Да пошел ты, Спок, – шипит она, у злости внутри нее внезапно появляется цель, и она садится на кровати, сжимаясь как пружина, курок взведен, и его пальцы соскальзывают с ее локтя. – Я не…
- Джим, – успокаивает ее он, его руки вот-вот готовы заскользить по ее собственным, чтобы погасить ее ярость как дождь затухающий костер, и… черт ее побери, если это сработает, – я всего лишь хотел сказать, что нахожу странным поведение людей: они полны эмоций и все же видят в них слабость. Уверяю тебя, Джим, что эти эмоции не принижают тебя в глазах твоей команды. Они не принижают тебя в моих глазах.
Те фокусы, которые откалывают оба Спока, то, что они фактически говорят одно и то же, но просто разными словами, вообще-то довольно жутко. Потрясно, но жутко, вашу ж налево.
Поняв, что он теперь может вести с ней беседу, не опасаясь, что она сорвется на нем, он полностью забирается на постель, и в этот раз Спок колеблется только мгновение, прежде чем берет в ладони ее кулак и мягко распрямляет тонкие пальцы. Боже, это ж какой коктейль хаоса он в себя впитывает, а она не в состоянии и просто попытаться притвориться, что сохраняет контроль над своими чувствами и мыслями. У нее в голове и в обычные дни бардак сплошной, а то, что там творится сейчас… как его щиты выдержат такое?
А он даже не шелохнулся, и она так сильно любит эту физион… ох.
Ну привет. Это на самом деле многое объясняет.
Она вспоминает ту миссию около месяца назад, когда она проснулась в лазарете (не ахти какой сюрприз-то), и Боунс хмурился и бормотал, что они едва удержали Спока от того, чтобы тот не пустил торпеды по планете, и что выглядел вулканец так, будто был готов стереть все то место в порошок собственноручно. Она вспоминает несколько раз, когда она сидела в своем кресле и переводила свое внимание на Спока, а он уже смотрел на нее и не отводил взгляда, пока она не поворачивалась к нему. Он стоит рядом с ней, когда они следуют по новым координатам, всегда и всегда она ощущает его присутствие за своей спиной, теплое и верное, даже когда они цапаются и когда Спок наносит ей поражение логикой, а она парирует железной волей.
Она вспоминает, как смотрела на него по другую сторону стекла, просто смотрела, зная, что умирает, и только хотела, чтобы он понял, что у нее никогда прежде не было такого друга как он; зная, что не заслуживала такого друга как он, такого непохожего на Боунса, не лучшего, а просто другого и столь незаменимого для нее. Она вспоминает чувство счастья, хотя была при этом и ужасно напугана, а потом она просыпается, и он оказывается там, возле нее, неподвижный и безмолвный, незыблемый страж до самого конца.
И она вспоминает Ухуру, прекрасную и потрясенную, рассказывающую ей о том, как у Спока напрочь сорвало его вулканскую башню и как он избил сверхчеловека до полусмерти… и убил бы его, если б она не подоспела к ним.
- Спок… – и, возможно, пришло время, время открыть все то, о чем она никогда не хотела вновь вспоминать, но вспоминает каждый раз, когда засыпает. Она втягивает носом воздух. – Я была на Тарсусе IV.
Спок оборачивает свои пальцы вокруг джимовых, мягко, но не потому что она девушка, а потому она это она. Разница ошеломительная, и она понятия не имеет, откуда ей известно это различие, но отчего-то все именно так. Она могла сказать больше, и ей, наверное, стоит сказать больше, но эти слова уже были больше любого ее признания, на которое она была способна. Эта мысль на вкус как оправдание.
- Я скорблю с тобой, – просто произносит он. И она для него не жертва, он все еще смотрит на нее так, будто она приводит его в полное замешательство, но он никогда не перестанет пытаться разобраться в той загадке, которую она из себя представляет. И она знает, что может показать ему Тарсус, и корвет, и Фрэнка, и его сексуальные домогательства, и она знает, она знает, что его мнение о ней после этого не изменится.