Я даже не могу сказать, когда он появился. Я не помню времени, когда его не было во мне. Только я не понимал, что мы разные. Я думал, что он это я, а я это он. Я никогда не разделял нас. Но почему-то это произошло. Он на долгое время пропал, уснул, я не знал о нем, я думал, что это я сам изменился, для меня вдруг стали важными вещи, которые раньше были неважны, которые раньше раздражали, бесили, мне стало отвратительно мучить и убивать людей, мне хотелось сделать что-то не только для себя. Для меня это было ново и непривычно, и от этого очень раздражало.
Пока он спал или пока он освободил меня от своего присутствия, я вдруг понял, что значит быть человеком. Это как подняться на вершину горы и увидеть все сверху, обозреть полную картину мира, а не ее фрагменты. Оказывается, можно получать удовольствие от очень многих вещей, будучи человеком. От сильного рукопожатия, от похлопываний по плечу, от благодарности за жизнь, от патоки шоколадных глаз, от теплых ладошек, оглаживающих разгоряченный лоб, от вкусных губ, от шарика на языке, от ласки, которую ты даришь сам. Монстру это неведомо и он никогда не узнает, что это такое. От того, что ты находишь человека, так тебе подходящего, что он просто становится частью тебя, а ты частью его. И ничто не сможет вас разлучить.
Я знаю, что она сейчас страдает, она не может не чувствовать, что со мной что-то не так. Я знаю, она чувствует. Как я хотел бы ей помочь. Как хотел бы хоть как-нибудь дать понять, что я есть. Это самый большой ад, когда ты есть, но тебя как бы и нет. И он, я знаю, я чувствую, делает вещи, которые она не простит мне. Если только мне удастся выбраться отсюда. Я знаю, он не позволит. Но у меня есть надежда. Он не знает, что в кошмаре мы объединяемся, а я знаю. Может если убить себя в кошмаре, может получится убить нас обоих или избавится от него навсегда.
Надо постараться, попытаться взять себя в руки во время кошмара. Вспомнить все, чему учили в Бесстрашии, замедлить сердцебиение, успокоится, и попробовать воздействовать на кошмар. Ведь получается это у дивергентов, может и у меня получится? Джанин ставила надо мной какие-то эксперименты, все время что-то вводила мне, раз за разом заставляя проходить пейзажи страха, свои, чужие. Может кошмары монстра — это его пейзажи страха? Может я смогу управлять ими? Надо попробовать… Надо внушить себе, что это нереально, и тогда получится.
Я много думаю о том, кто я. Хотя бы надо вспомнить, как меня зовут. Эшли я очень хорошо помню, но вот мое собственное имя от меня ускользает. Во время кошмаров какое-то неуловимое, смутное воспоминание теплится во мне… Эшли как-то называла меня… И голубоглазая девушка тоже, но она называла по-другому. Какое же настоящее мое имя? Почему мне кажется, что если я его вспомню, мне будет проще освободиться? Так, попробую сосредоточится. Отпустить всю тревогу и глубоко дышать…
Flashback
13 лет назад
Урок анатомии самый скучный предмет. Не потому что мне не интересно, а потому, что я давно это все знаю. Я уже пару лет ассистирую Джанин в лаборатории, в том числе помогаю при операциях и опытах. Джанин готовит себе приемника, так она мне сказала, а каждый эрудит должен хорошо понимать природу человека. В первую очередь физическую. Поэтому на анатомии я сижу и скучаю.
От скуки начинаю бессознательно выводить свою любимую эмблему. EE. Две цифры 3 наоборот. Это начальные буквы моего имени. Те же буквы, с котороых начинаются слова Everybody Everywhere. Все вокруг. Мне кажется, что это какой-то знак. Если мое имя начинается с тех же букв, что и слова все вокруг, что я тоже могу быть всеми вокруг. Могу быть выше, чем все вокруг.
— Расти, ты опять рисуешь свои тройки? — миссис Льюис всегда бесится, когда кто-то не оказывает должного внимания ее предмету. Что на этот раз она от меня хочет? — Может, ты покажешь и расскажешь нам, какую тему мы сейчас изучаем?
— Конечно, миссис Люис. Мы изучаем проекцию, синтопию и внутренние ориентиры тела.
— Что такое синтопия, Расти?
— Синтопия органа описывается в процессе послойного изучения области, как правило, с поверхности в глубину. Это один из главных методов изучения топографической анатомии. В каждой области вслед за кожей всегда располагается подкожная жировая клетчатка с поверхностной фасцией, затем — собственная фасция, под которой…
На автомате рассказываю то, что давно знаю не только по учебнику, а проверял и на практике. Изучать тело человека в разы интереснее в операционной, чем в классе. Я много раз доказывал Льюис, что знаю предмет не просто лучше ее, но и могу в любой момент сделать аппендэктомию с закрытыми глазами. Но Люьис надо обязательно меня дергать, потому что я давно стал причиной насмешек и издевательств в классе. Слишком неуклюжий, слишком зажатый. Слишком эрудит.
— Хорошо, Эванс, эту тему ты знаешь, я вижу. А что ты скажешь нам о фасциях?
— Будучи составной частью соединительной ткани, фасции выполняют не только опорную, но и трофическую функцию, — со вздохом начинаю цитировать учебник, — как и вся соединительная ткань, фасции участвуют во внутриклеточном обмене и играют важную роль в процессе обмена воды и солей между кровью и тканями. В наибольшей степени это касается рыхлой волокнистой соединительной ткани, часто с включением жировой, называемой клетчаткой. Она окружает внутренние органы, заполняет щели между мышцами, сосудами, нервами и окружающими их плотными фасциальными листками…
Да, да, Льюис, я умею доставать инородные тела из брюшины, эффективно останавливать кровь и вообще… Чего ты ко мне привязалась? Приходи к нам на физподготовку, вот там ты меня опустишь по полной…
Все подходит к концу, и скучные уроки, к счастью, тоже. Сегодня не успеваю в лабораторию к Джанин, но вполне можно успеть в библиотеку. Вчера я нашел старые книги, еще дофракционные, и теперь мне не терпится их посмотреть. В спешке, торопясь, бегу по коридору и не сразу понимаю, что впечатался не в кого-нибудь, а в небольшую группу бесстрашных. Вот ведь ерунда какая, ну что сегодня за день? Бесстрашные моментально окружили меня и стали толкать от одного к другому.
— Смотрите, кто это у нас тут?
— Кажется это эрудит-колобок! — ха-ха, как смешно.
— Ну да, зачем ему что-то еще, ведь ему только голова нужна!
— Да и то, только для того, чтобы носить на ней очки!
Толчки становятся все сильнее и жестче, сумка с книгами давно полетела на пол, все рассыпалось, очки упали и треснули. А я продолжаю толкаться между бесстрашными, каждый из которых награждал меня довольно неприятным щипком, тычком или затрещиной. А ведь я еще и восхищался ими, а они просто-напросто тупые хулиганы.
— Ребят, может хватит, а?
— Что, носяра, сдался без борьбы? Ты знаешь, какой девиз у бесстрашных? Бесстрашные никогда не сдаются! Неплохо бы и эрудитам придумать себе девиз!
— Да, например такой: «Эрудиты всегда просят пощады у бесстрашных»! Как тебе носяра? Давай, проси у нас пощады!!!
Удушливая волна поднимается в груди, не дает дышать, туманит голову. Хоть вы и бесстрашные, тупые хулиганы, я не буду просить у вас ничего. Лучше умереть, чем унизиться перед вами!
— Давай, нос, скажи: «Билли, самый сильный воин, пощади меня, жиртреста и слабака»! Давай и мы тебя отпустим, правда.
— Ты просто дурак, если думаешь, что я скажу хоть слово из твоей поганой речи! — говорю и поражаюсь сам себе. Они сейчас мокрого места не оставят от меня.
Однако, в глазах бесстрашных затеплилась искорка уважения. Они перестали меня толкать и посторонились, дав проход парню, назвавшему себя Билли и глядя с интересом, что же будет.
— А ты знаешь, что за такие слова делают в Бесстрашии?
— Мы сейчас не в Бесстрашии, если ты не заметил.
— Бесстрашие не в Яме, а вот тут, — толкает меня у грудь, — только не у тебя конечно. У тебя тут только очки. Больше ничего.
Он с размаха бьет меня по лицу. Я падаю. Пытаюсь встать, получается плохо. В голове все плывет, глаза ничего не видят, кроме неясного марева. Бесстрашные стоят вокруг и подбадривают товарища, а надо мной смеются. Вот идиоты. Злость придала силы, отрезвила голову. Поднимаюсь, и с размаху налетаю на бесстрашного. Он не ожидал отпора, поэтому повалился было на землю вместе со мной, но быстро вывернулся и взял меня в захват. От скручивающей боли в руке, выступили слезы.