— Тебя не удивляет то, что ты, возможно, моя дочь? — ну ты еще обидься, что не бросаюсь на шею с радостным писком.
— Меня уже ничего не удивляет. За последнее время случилось столько всего, я даже была готова умереть не раз, что удивляться у меня больше просто нет сил. Мне все еще интересно на хрена я тебе сдалась? Вряд ли ты хотел всего-навсего восстановить семейные узы. Что тебе от меня надо?
— Значит добровольно сотрудничать ты не намерена? – ага, вот щас прям, только шнурки поглажу. Хотя… может попросить утюг, и пи*дануть по этой роже?
— Сотрудничать? Сэм, ты больной? Или ты перепутал сыворотки и, вместо сыворотки для бесстрашных, вколол себе сыворотку Дружелюбия? С какого йуха я должна с тобой сотрудничать? Я не предаю своих друзей, в отличии от тебя.
— Своих друзей? Это кого ты имеешь ввиду? Жалкую кучку отступников во главе с садистом Эриком? — стараюсь как можно незаметнее смочить пересохшие губы. Мда, Эрик — садист… зато ты, прям Санта-Клаус. Ничего-ничего, рано или поздно, он придет за мной, придет… и тогда, ты будешь молить о легкой смерти.
— Кто бы говорил об отступничестве, Сэм. Ты предал Бесстрашие, просто-напросто позволив Джанин уничтожить все, что мы любили и чем гордились, принеся в жертву многие жизни, ради власти и лидерства. Ты такой ублюдок, что нам даже разговаривать не о чем. Ты можешь убить меня прямо сейчас, но сотрудничать с тобой я никогда не буду. Даже не надейся.
— Ты не знаешь, о чем ты говоришь, Эшли. Твои, так называемые друзья — это всего лишь ширма. Может некоторые из них действительно хорошо к тебе относятся, но вот Эрик, с которым ты… хм… в отношениях, только лишь использовал тебя и всех остальных, чтобы попытаться переиграть меня. Но он не знал для чего ты мне, иначе он не сдал бы тебя. — под ложечкой противно засосало. Дай мне вилку, чтобы лапшу снять с ушей.
— Ты врешь все, Сэм. Я никогда не поверю, что Эрик тебе сдал нас. Он не такой. Он…
— Ну что он, Эшли? Что? Сколько ты его знаешь? Полгода? Это капля в море по сравнению со всей его жизнью. То, что тебе на минуту показалось, что Эрик неплохой человек, то это только потому, что он хотел тебе это показать.
— Вот тут ты попал пальцем в небо, Сэм. Мне-то как раз… Не он мне показал, что он неплохой человек. И вообще, я не намерена с тобой это все обсуждать. Скажи мне прямо, что тебе от меня надо? Хватит с меня уже этих загадок.
— Я лишь хочу уберечь тебя, девочка. От опрометчивых поступков. Ты не с теми людьми связалась. Ты мой единственный ребенок, единственная дочь. Я понимаю, что ничто не вернет тех лет, которые мы не были вместе, но я все же хочу сблизиться с тобой и… — давай вместе поплачем. Какой заботливый папочка, чуть любимую дочурку под обстрелом не похоронил. Где ж ты раньше был?
— А я не хочу. Моя мать пришла в Дружелюбие на достаточно большом сроке, чтобы был виден живот. Ты не мог не знать куда она ушла. Все это время тебе было насрать на меня, и на мою мать. И вдруг что-то воспылало. Тебе от меня нужны явно не родственные чувства. И я хочу знать, что же?
— Ты зря меня отталкиваешь, дочь. У тебя, ведь, есть выбор. Ты можешь устроиться тут с условиями далеко не такими спартанскими, в которых ты находишься сейчас. Ты можешь жить в лидерском корпусе, в комфорте и на полном обеспечении. Все, что от тебя требуется — забудь своих предателей. Ты ушла за стену с преступниками, которые подлежат ликвидации по новым законам Чикаго, а конкретно Эрик предал тебя саму, как он всегда предает всех. – фи, видел бы ты мою каморку на маяке… да ячейка, бл*дь, по сравнению с ней — люкс. И ничего, не жаловалась.
— Знаешь, Сэм, у меня иммунитет к подобного рода выпадам. Все, кому не лень, обзывают Эрика предателем, а меня предательской подстилкой, и вызывало обиду это только первый миллион раз. В миллион первый раз я отношусь к этому спокойно. Я тебе не верю и не поверю никогда. И засунь в манду кобылью свой комфорт, мне от такого урода, как ты, ничего не надо. Я не знаю, что ты собираешься со мной делать, но делать ты это будешь против моей воли. И я все сделаю для того, чтобы усложнить тебе этот процесс максимально. — Вот что-что, а усложнять я умею, поверь.
— Ясно. Продуктивного разговора не получилось. Что ж, я не хотел делать тебе больно, но ты не оставила мне выбора. Я оставляю тут планшет. На нем файлы. На них доказательство, что Эрик предатель. Там видео о том, как он убил свою любимую девушку 6 лет назад по приказу Джанин, и видео о том, как он убил Джека Кана две недели назад, и оставил на видном месте карты, с отметками, где ваш полигон. Иначе, как я бы так быстро узнал где вы? Полигонов много, они разбросаны на протяжении сотен километров, да еще и замаскированы многие. Я искал бы вас месяцами, если не годами. Подумай об этом девочка и посмотри видео. Может, потом мы с тобой будем говорить в другом ключе. — Положил планшет на стол и вышел.
Музыка: «Max Cameron» Reborn.
Первым порывом было разбить, ко всем чертям, плоский прямоугольник. Ничего нового он мне не покажет. Чего я не видела в Эрике? Жестокости? Цинизма? Откуда мне знать, что на видео он убивает именно свою девушку, а не преступницу, он же был в карательном отряде и казнил много человек. Потом, он проводил допросы и тоже убивал людей. Почему же так страшно? Почему так дрожат руки и пальцы выплясывают тревожный, нервный танец? А если правда? Если это Эрик нас всех сдал, как жить после этого? Горло сдавливает, словно цепью. Душит… Что там может быть, на том видео? Что, прямо вот стоял перед камерой и на публику убивал? Да не может быть!
Хватаю прямоугольник. Так, кажется Эдвард показывал, как с этой дурой управляться. Ну допустим включить ее я могу. Так, теперь разблокировка. Ага, уже стоит на видео. Подготовился урод. Ох, е… выколупываю из душонки, свалившейся в пятки, остатки храбрости и нажимаю на треугольник в кружочке. Экран оживает белой картинкой.
Комната, освещена ярким светом каких-то очень мощных ламп. В Искренности такие были в операционной, где мы с Рождером врачевали болезных. Я смотрю на комнату как будто из-за стекла. Слева я вижу девушку, привязанную к стулу, с руками заведенными назад. У девушки длинные темные волосы, собранные на затылке в хвост. Она очень миленькая на моську. Была бы. Если бы не ужас и отчаяние в глазах. И еще что-то… Боль, разочарование, тоска… Так выглядят те, у кого разбито сердце, уж я-то знаю не по наслышке.
Напротив девушки, в трех шагах стоит… Эрик. Это точно он. Я не вижу его глаз, но вижу выражение лица, фигуру, это он. Лицо моложе чем сейчас, есть в нем еще что-то мальчишеское. За его спиной стоит Джанин. Звука нет, но и так понятно все. Джанин говорит что-то Эрику, он стоит с холодным непроницаемым лицом. Смотрит на девушку с презрением. Поднимает пистолет. Выражение лица не меняется. Стоит так минуту, если не две. У меня сердечко, вот просто, в горле где-то трепещется. Неужели выстрелит? Эрик, нет, родной, ты не можешь! Пожалуйста не надо! Девушка смотрит не на пистолет, она смотрит на Эрика. У меня сжимается сердце. Она говорит ему, что любит его, я читаю это по ее губам. Просит посмотреть на нее.
Пистолет дергается, как в замедленной съемке я вижу взрывающийся порох, столп огня из ствола, вылетающую пулю… Девушка падает с простреленной головой. Изображение резко обрывается, а у меня перед глазами лицо Эрика и мертвая девушка, все плывет и прыгает. Этого просто не может быть, это самое настоящее чудовище. Как он мог, она говорила что любит его, а ему было насрать. Он просто хладнокровно взял и вышеб ей мозги… О, Боже, помоги мне… Живот скрутило от резкой боли и тошноты. Я даже встать не успела, как все скудное содержимое желудка оказалось на полу. Бл*, этого не может быть, этого просто… Но я своими глазами видела… Нет, что же это за ужас… Пот ползет по лопаткам, щекоча кожу… страшно…
Но, однако, изображение поменялось. Видео продолжается, теперь я вижу кабинет, за столом сидит мужчина-азиат. Это Джек Кан, его ни с кем не спутаешь. Вот он поднимает голову, его рот слегка приоткрывается, он что-то говорит. Кому-то, кого пока не видно. Лицо мужчины, вдруг, принимает испуганное выражение. В глазах застыл страх, переходящий в ужас, рот его открывается, произносит какие-то слова, в глаза мольба и отчаяние. Мужчина понимает, что находится в смертельной опасности. Лицо осунулось, глаза ввалились.