Берман видел, что я пребываю в подавленном состоянии, мы много говорили с ним. Он вспоминал, как в его юности ходили легенды о сыворотке стимуляции, которая делала из людей живых марионеток для лидеров других фракций, и что именно из-за этого развязалась война между ними. Как бесстрашные убивали сначала отреченцев, а потом и друг друга, в том числе своих близких и друзей, и все это они делали бессознательно. Да, я знаю, что на меня воздействовал Оракул со своей программой выживания видов, но мне от этого не становилось легче. Я предал Люси, а вот это длительное заточение давало мне возможность обдумать все хорошенько.
— Нет смысла отказываться от того, кого любишь только из-за совершенной ошибки, да еще под воздействием, — говорил мне Берман. — То, что ты ее любишь, видно невооруженным глазом, а она любит тебя. Не выдумывай, парень!
— Я предал ее. Подвел ее отца. Меня никогда не примут в Бесстрашии, ведь я стал причиной смерти их близких…
— Оракул стал причиной их гибели, — убеждал меня Энди. — И все это понимают. То, что тебя использовали втемную, неудивительно, потому что не всегда можно добиться своего силой. Кто больше знает, тот и управляет. Ты мне сам рассказывал, что все те, кто отправлялся в города, не возвращались, а ты вернулся. Значит, их план сработал. На то и был расчет.
— Я должен был догадаться, что это уловка. Я, читающий мысли людей, не смог понять, что это ловушка для всех…
— Но ведь у нас получилось! Да, пусть не так, как мы рассчитывали, но Оракула больше нет. И нет безупречных, в том плане, что люди со станции стали обычными землянами, как ты говоришь. Ведь так?
— Прости, Энди, я теперь знаю не больше твоего. Мои способности улетучиваются в геометрической прогрессии, я уже не вижу мыслеформы людей, только сильные чувства некоторых, очень эмоциональных. И я не слышу Люси, совсем почти не слышу. Иногда только она снится мне… Но я… боюсь посмотреть ей в глаза.
— По-моему, ты зря загоняешься, парень. У нас все получилось, а потери на войне… неизбежны…
Все мои сомнения ушли, когда я увидел ее маленькую фигурку, торопливо бегущую ко мне от машины. Ее лицо светилось радостью, а голубые умопомрачительные глаза, в которых я тону каждый раз, как только оказываюсь поблизости, любовью. Эмоции, прочувствованные в тот момент, настолько зашкаливали за все те чувства, что я испытывал на протяжении своей жизни, что я забыл о том, что не должен быть с ней, что должен отказаться и позволить ей выбирать. Мы уже сделали свой выбор, а она сделала свой, когда бросилась мне на шею, излучая такое счастье, что все ушло на второй план. Только я и она, только мы — вместе здесь и сейчас. И больше нет никаких сомнений — мы единое целое...
Прошло время, жизнь стала налаживаться. Недовольных, безупречных больше нет, люди, немного растерянные, постепенно стали учиться заново радоваться мирному небу, без керноклатеров, вечной стрельбы и противостояний. Вся мощь нашей станции сказалась на дне единого мирового океана, иногда даже страшно представить, что обнаружат там, на дне, наши потомки, которые будут его исследовать... Чикаго вновь отстраивается заново после разрушений, а мы... Живем там, как и прежде...
Теперь Чикаго не единственный город. Создана особая группа агентов-парламентеров, которые выступают с дипломатическими миссиями в другие города, а также занимаются поисками их. Вокруг Чикаго мы обнаружили три города: Медисон, Индианаполис и Де-Мойн, с которыми теперь мы пытаемся наладить связи. Городов на самом деле больше, Оракул специально держал их в невидимом спектре друг для друга, чтобы люди не могли объединиться и выступить против безупречных единым фронтом. Из большинства городов не было выхода, они сидели за стеной, не имея возможности выйти за пределы и не быть уничтоженными скримменами. А те, кто все-таки выходил, или не выживали, или отчего-то быстро теряли память. Жить за стеной удалось только бесстрашным и жителям города Чикаго...
Осталось еще много вопросов, ответ на которые нам только предстоит еще найти. Что за города, зачем они нужны были безупречным. Общаясь с Оракулом, я многое понял, но, так как наше общение было недолгим, он тоже не все успел мне открыть. Теперь я наравне со всеми открываю новые грани жизни. Каждый город, что мы нашли, характерен своими достижениями — Индианаполис, оказывается, является крупным промышленным центром, а Де-Мойн, будучи центром так называемого кормового и животноводческого пояса (кукуруза, соя, свиноводство, мясное животноводство), обладает мощной пищевой и консервной промышленностью. Эти города были менее разрушены, их безупречные хранили для собственной жизни, тогда как Чикаго был для них всего лишь полем для экспериментов...
Жизнь менялась прямо на глазах, но основы, к которым привыкли большинство людей, остались прежними. Было принято решение оставить фракции, но также все по желанию. Многие люди стали переезжать в другие города, особенно Индианаполис — его современные, отстроенные здания привлекали своей красотой, а сам город радовал современными технологиями и благоустроенностью.
Но мы с Люси остались в Чикаго, в городе, который был дорог ее сердцу и останется в нем навсегда. Мы многих потеряли, и справиться с потерями было нелегко, но жизнь продолжается и только нам решать, какой она будет дальше.
*
В Бесстрашии моими друзьями были Арчи, Элиас, Гэб и Берман, больше я толком ни с кем и не сошелся… Из всех ребят остался только Энди, но он, женившись… как-то выпал немного из жизни. И я его понимаю, ведь он так же, как и мы с Люси, шел к своему счастью далеко не легкой тропой. Остальные члены фракции все еще косятся на меня недоверчиво, и я не могу их осуждать за это... Девушки, бывает, делают недвусмысленные намеки, пытаются соблазнить, притом, что все знают, что мы с Люси живем вместе… Может быть, это место и станет когда-нибудь моим домом, но точно могу сказать, что это случится не прямо сейчас.
В тренировочной зоне никого нет, и я избавляюсь от футболки, потому что она вся мокрая, хоть выжимай. Конечно, мое тело за время, проведенное в Бесстрашии, стало совсем другим, сильнее, выносливее и мои угасшие способности не имеют к этому отношения. За стеной невозможно стать таким же сильным, там больше тренируется ловкость и умение выживать на природе…
Дверь негромко хлопнула, по ногам мазнуло холодком. Люси говорит, что мне нужно чаще общаться с бесстрашными, ходить в бар, тусоваться среди них, чтобы стать своим. А меня тянет тренироваться в одиночестве… Вот и сейчас, поняв, что сюда кто-то вошел, я досадливо поморщился, хоть и пытался это скрыть.
— Привет, не против компании? — весело спрашивает у меня девица, и я пытаюсь вспомнить как ее зовут. Я точно знаю, что ее комната находится недалеко от нашей с Люси, потому что каждый день, выходя на утреннюю тренировку, я сталкиваюсь с ней и говорю «доброе утро».
— Конечно, нет, — я оставляю бицепс-машину и перехожу к «бабочке», едва заметно ухмыльнувшись. Но от моего внимания не укрылось, что девица кокетливо повела плечом и улыбнулась мне в ответ.
— Я увидела, что ты сюда направляешься, и решила составить тебе компанию! Что одному киснуть? — очень хотелось сказать, что в таком деле компания мне нужна меньше всего, но я лишь только киваю и еще шире улыбаюсь, пытаясь за вежливостью спрятать раздражение. Мне и так удалось достаточно серьезно настроить против себя фракцию, оказавшись не тем, кем… они меня считали. И не в моем положении сейчас грубить девицам… — Хочешь, я угадаю, о чем ты думаешь? — не унимается она.
— Очень интересно было бы… послушать. — Последний жим что-то дался с трудом, похоже, я переоценил свои возможности.
— Ты думаешь, вот свалилась на голову девица, даже имени которой я не помню, просто примелькалась и мешает мне накачивать и без того идеальное тело! Я угадала?
— Насчет идеального тела это не мне судить, вообще-то, — начал и я понял, что говорю ерунду. — На самом деле я рад компании, тем более мы ведь знакомы, — и тут я, как по заказу, вспоминаю ее имя, — ты ведь Мэгги?