Я успешно запустил генератор и, задав программу поезду следовать в депо Бесстрашия без остановок, прошел в вагон. Девица, пристально наблюдая за моими действиями, будто я в любой момент могу сорваться и выдать что-то сверхъестественное, уселась у противоположной стены вагона и уставилась на меня. Совсем как тогда, когда мы ехали с захвата флага, наша команда проиграла и я ужасно злился на Итона и весь мир. Я заговорил с ней, но кончилось это все… не очень. Она выбесила меня и продолжает это делать и по сей день. Однако… Сейчас я тоже поглядываю на нее и что самое странное, не испытываю прежнего раздражения. Некое… облегчение от того, что она объявилась, заглушила все остальное и больше не хотелось ни о чем думать.
Однако помимо воли вспоминается наша поездка от маяка, где мы играли в захват флага. Я тогда в полном одиночестве и ужасном раздражении ехал в первом вагоне, когда она тоже туда залезла. Уцепившись за поручень и вскарабкавшись в вагон, она прошла в противоположную сторону и села, спрятав глаза. Но через какое-то время я заметил, что она рассматривает меня в отражении окна и нарушил молчание, потому что досада от проигрыша чуть было не затопила меня до краев.
— И долго ты пялиться собираешься? — бросил я ей, а она отвела глаза.
Я смотрел на девицу и думал, что из нее может получиться неплохой воин, если она угомонит свой язык. А потом… я заговорил с ней…
… — Я не должен был отвлекаться на тебя, и тогда бы мы не проиграли. Нужно было позволить тебе разбить свою бестолковую голову. От тебя одни проблемы.
— Ты серьезно? — Девица вдруг вскакивает, и я вижу, что под курткой у нее футболка. А под футболкой ничего нет. Вот совсем ничего. — Серьезно? Ты готов пожертвовать чужой жизнью, ради своего дурацкого самолюбия? Ты должен быть защитником и опорой для своих подчиненных. Ты лидер Бесстрашия, а не капризный мальчишка.
Отсутствие чего-либо под футболкой обеспокоило. Не на шутку. От этого страшное, просто невообразимо раздражение накатило как-то внезапно. Захотелось срочно чего-нибудь разбить или просто выкинуть из вагона.
— Сука поганая! — я вскочил, чтобы не позволять ей нависать надо мной. И не видеть уже, наконец, чертову футболку, под которой нет ни хрена, бл*дь. — Не тебе говорить, что я должен. Бесстрашные — от природы воины, сильные и отважные. Им не ведом страх. Мы готовим солдат, а не…
— Ты готовишь убийц. — перебила она меня. Ах вот как, значит. А на поле боя должны быть только нежные ромашки. — Твоя жестокость порождает насилие и безжалостность.
— Все сказала? — нет, все-таки дура она непроходимая. Хоть у нее под футболкой ничего и нет. Как и в голове. Может проверить? Да ну, на х*й. Кулак впечатывается в стену вагона, одаривая меня спасительной болью — хоть на что-то можно отвлечься.
Она зажмурилась. Ну да, я у*бу нах*й, это точно. Мало не покажется и все такое. Зачем же я так близко к ней стою-то? И под футболкой… Черт.
— Открой глазки. — отвернулась, страшно ей. И тут она облизнула свои губы. — Открой. — почему-то это важно. Хочу, чтобы она на меня посмотрела. Хочу эти губы. Прямо сейчас. Немедленно.
Прижимаю ее к стене покрепче, чтобы и не подумала вырваться, накрываю ее губы своими. Губы мягкие, пухлые, какие-то… невинные и очень вкусные. Опьяняющие. Ощущения навалились внезапно и разом. Вдруг слишком отчетливо пришло осознание того, что я прижимаюсь к ней, и между нами только одежда. И больше ничего. И очень, просто до ноющей боли, хочется, чтобы ее не было. Руки, помимо воли, опускаются ниже, еще немного и уже можно будет запустить их под футболку…
На поцелуй ответила, но как-то растерянно. Ни разу не целовалась? Однако, уже в следующую минуту слегка обмякла, сдалась мне на милость, слегка приоткрыла рот. Мой язык немедленно проникает туда и натыкается на маленький серебряный шарик пирсинга. Не целовалась, значит, а язык проткнула? Знала или догадалась? Или играет так со мной опять?
Почему я тогда подумал про игры? И этот ее пирсинг… Я до сих пор чувствую его у себя на языке, упругий металлический шарик, слышу тихий стук о зубы, возбуждающее поигрывание… Именно с этого момента что-то произошло и… я снова мог быть или казаться… почти нормальным. Неужели в ней дело? А шесть лет назад в Салли? Мои привязанности имеют какое-то влияние на моделирование? У Джанин-то уже теперь и не спросишь.
— Как ты оказалась в городе? — спросил я ее, только бы отвлечься. — Я ведь предупреждал, что тебе сюда нельзя соваться.
— Я заблудилась. Вчера вечером только добралась до ферм, устала очень. — девица отвернулась, потом опять подняла на меня глаза. — Увидела грузовик, он был такой разваленный, грязный. Я думала, он заброшенный. Залезла в него, а там… галеты… Я наелась и совершенно не заметила, как уснула. А проснулась оттого, что пить очень хочется. Я высунулась было, а мы едем! Поняла, что в город, точнее, мы уже были в городе. Как только грузовик остановился, я выскользнула и под него залезла. А когда все ушли — убежала.
— Воровка, значит, — не упустил я возможности сказать ей гадость. Вот на хрена, спрашивается. Она только закатила глаза.
— Думай, что хочешь. Ты, вообще, можно подумать, ангел во плоти. — она презрительно скривилась, но, помолчав буквально несколько секунд, все-таки спросила, — а ты как оказался в Отречении? Вот уж никогда не подумала бы, что спасение придет в лице того, кто совсем недавно хотел застрелить.
— Я не хотел. — вырвалось у меня само собой.
— Но все для этого делал. — она опасливо косится, но все равно продолжает свой допрос. — Что опять с тобой случилось, что ты из убийцы превратился в благородного рыцаря?
— Я не хотел тебя убивать в бункере. Ясно? Если бы хотел, убил бы уже очень, очень давно. — я замолчал, потому что говорить обо всем этом… с ней… как-то странно. Она очень внимательно меня рассматривает, а мне не по себе. Так и хочется спросить: «Что? Что тебе сказать? Что я был под моделированием? Ты не поймешь… Да и не поверишь…»
— Я не могу доверять тебе.
Эшли
Ежась и дрожа от пережитого, словно от холода, я, прислушиваясь к монотонному стуку колес, набирающего скорость поезда, присаживаюсь напротив него. Едва слышный вздох мужчины, заставляет все тело напрячься, а пальцы, против воли судорожно сжаться в кулачки, боясь так откровенно выдать свое волнение от его присутствия. Боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не разозлить. Только благодарная улыбка, не смеющая вырваться из плена сжатых до боли губ и изучающий взгляд, старающийся всё подметить, отследить, понять. Его понять. Зачем он пришел? За мной? Но разве я для него не обуза и проблема? Разве Эрик сам, не так давно, не желал моей смерти? Я же, его только раздражаю и злю. И всё. Мелочь, о которой и не стоит думать. И всё равно, он за мной пришел. Что изменилось? На первый взгляд ничего, но мне хотелось улыбаться. Ах ты ж, черт! Дожила!
Эрик, почему-то очень напряженный, хотя сейчас никакой опасности нет, поглядывает исподлобья, но складывалось такое ощущение, что мысли мужчины витают где-то в другом месте. Мои тоже уносятся вдаль, в прошлое, туда, где еще был мир, где не было войны, разрухи, страшных испытаний судьбы и жестоких убийств. Где была, пусть и тяжелая инициация, но так же и свободная жизнь, со своими проблемами, печалями, радостями, страхами, но жизнь. Где был он, совсем другой. Еще другой. А, может быть, и нет.
Память сама возвращает меня в воспоминания: мерно покачивающийся вагон, любопытные взгляды, украдкой бросаемые на отражение мужчины в окне, раздраженный оклик, попытка поговорить, принявшая совершенно другой исход… Надвигающаяся высокая фигура, занесшая руку для удара, мой растерянный взгляд, брошенный на его рассерженное лицо с сощуренными глазами, следящими за тем, как сильно я сжалась и испуганно зажмурилась, от громкого столкновения кулака с железной стеной. Тихий, вкрадчивый шепот, потемневшие глаза, сильные руки, крепко сжимающие плечи, и губы. Не нежные. Беспардонные, напористые. Властные. Словно судорожная попытка покорить. Подчинить. Словно ненавидит. Моё рвущееся наружу взбалмошенное сердце, стремящееся на свободу, и жалкие попытки вырваться. Растерянность, ведь я хотела и мечтала совсем о другом. О нежном взгляде. О ласковых словах и, как мне казалось раньше важно, о приятных ухаживаниях, словно они способны были показать что-то. Доказать. О внимании. О робком первом поцелуе. Не таком откровенно настырном, вызывающим неподдельный испуг. Да, Эрик меня тогда напугал. Не о боли в прикушенной губе и вкусе крови, оказывающем странное будораживание. Боли, смешанной с наслаждением. Вкусе страха и желания. Не о руках, нагло пробирающихся под одежду, прикосновениям которых захотелось поддаться. Мечтала о другом, но тот поцелуй показался невероятно коротким… Всего лишь поцелуй, мой первый, не самый нежный, врезавшийся не только в память. В сердце. Душу. Его поцелуй. А потом… всё разрушилось. Вот так вот вдруг и сразу. Или не вдруг?